- Перекреститесь, у меня шахматный конгресс на днях начинается! - я остался непреклонен.
- Ну, придите хоть в воскресенье - мы втроём с моим партнёром обсудим, что и как будем танцевать!
Я опять остался непреклонен. Мне было приятно перечить этой красавице, которой всё исполняют по одному её мановению.
- У меня хронический насморк, мне нельзя на Петербургскую сторону. Вот придёте в понедельник на урок, я тоже буду - приводите вашего партнёра, мы и разберёмся!
Глаголева согласилась - на том и порешили.
М.П. Корсак пригласила к себе одновременно меня и Рузского, и таким образом познакомила нас. Я сыграл ему свою Симфонию, которая ему понравилась, особенно две последние части, найденные очень оригинальными, и он сказал, что может поговорить с Глазуновым, а кроме того, не лишне познакомить меня с известным критиком Оссовским и с Александром Зилоти. Через три дня на концерте Беляева это знакомство было сделано (оба очень милые) и решено, что на днях они все послушают мою детку. Но вот уже две недели, а нет ни слуху, ни духу. Глазунов же с третьего января в течение трёх недель пил comme un trou{18}, и только дня четыре, как оправился от своей ужасной болезни. Я. встретив его в Консерватории, сразу атаковал храбрыми словами: «Когда же, Александр Константинович, сыграют мою симфонию?». Глазунов пробурчал себе что-то под нос и затем стал говорить, по-обыкновению тихо и неясно, и совсем не то, что мне было нужно. Затем незаметно переехали на «Экстаз»{19} Скрябина. Однако я настойчиво переехал обратно к своему вопросу. Наконец Глазунов сказал:
- Обратитесь к Н.Н.Черепннну и покажите ему свою симфонию, - что он скажет. Можно - так и сыграем.
Я обратился к Черепнину, подъехав очень мягко. Мол, позвольте показать вам симфонию, я её уже показывал Глазунову, и он сказал, что важно знать ваше мнение. Черепнин был в высшей степени любезен, выслушал симфонию и произрёк свой суд:
- Если бы эта симфония была бы вроде обыкновенной ученической работы, как, например, «Цыгане» Галковского или Симфония Лембы, то я непременно настаивал бы на её исполнении. Но эта вещь переходит границы обыкновенной ученической работы, она слишком сложна гармонически для нашего оркестра, и он её не сыграет. Вы убежите с первой же репетиции. Кроме того, в этом году ученических концертов, кажется, и не будет. Устройте в каком-нибудь другом оркестре - это будет очень хорошо, я этому сочувствую и постараюсь помочь, чем могу.
Подошедший в это время Глазунов сказал, что он в конце февраля устроит симфонию в Придворном оркестре и чтобы я дал её расписывать на партии.
Итак, дело устроено. Но я не удовлетворён. Это - самые неизвестные концерты, которые существуют, да ещё в подлейшем зале. А жаль, что я уже перешагнул консерваторский оркестр!... Теперь симфония расписывается на партии.
Глаголеву встречаю в Консерватории аккуратно по понедельникам и четвергам. История с ассирийскими танцами мало-помалу развивается. У Глаголевых седьмого будет костюмированный вечер, на этом вечере она и выступит. Глаголева стала настойчиво упрашивать, чтобы я проаккомпанировал эти танцы.
Я сначала совершенно искренне отказывался - просто лень было, но в конце концов согласился.
Начали репетировать. Первый раз - в Консерватории, по моему настоянию. Она привела своего партнёра, Б.Е.Петри, милого молодого человека, и мы подробно установили музыку и чуть-чуть наметили па. Вчера состоялась настоящая репетиция у неё в училище. Мы премило провозились с девяти до половины двенадцатого, причём сначала изобретала па она одна, затем вместе с Петри, наконец все мы втроём. Начало выходить довольно недурно.
Кстати, мне в Глаголевой что-то, не знаю ещё что, начинает сильно не нравиться. А к красоте её я уже пригляделся.
Теперь к другому. Тридцатого января Захаров выступал на ученическом вечере, сыграл хорошо, но для него можно было лучше. На вечере были и Mme и Mlle Алперс и обе усиленно звали меня к ним в воскресенье.
- К несчастью, у меня открытие шахматного конгресса ровно в восемь часов!