Вернулись домой, повертелись немного и пошли встречать Талю и Алексея Павловича. Но Таля не приехала, а Алексей Павлович привёз присланные кузеном Сашкой с войны австрийские трофеи: ранец и штык, каковые мы с любопытством рассматривали. Вскоре я отправился домой, несмотря на удерживания Алексея Павловича и Нины.
Я вернулся в Петроград. Башкиров надул и под предлогом болезни не явился на урок, чем крайне меня рассердил. В семь часов я был у Раевских, где появился Шурик, приехавший на несколько дней с войны. Считали, что он в относительной безопасности, так как состоял адъютантом при бригадном генерале, но он вместе с генералом попал под такой огонь, что половина людей не уцелела. У Шурика у кобуры была пачка шоколада фунта в два. В этот шоколад хватил шрапнельный осколок. Попади осколок немного левей или правей - и был бы он в шуриковом животе.
От Раевских я пересёк весь город и приехал на Васильевский остров к Василию Захарову на рождение. Он меня звал играть в «винт», но у «винта» был уже комплект, когда я приехал. Поиграли в «девятый вал» и рубля на три меня раздели. За ужином я был кавалером Цецилии Ганзен. Приехала она с Борисом Захаровым, ну совсем жених и невеста. Неужели и впрямь дело к свадьбе? Впрочем, что-ж, она ничего - знаменита, молода и по-своему декоративна.
Встав, отправился в «Северную гостиницу» повидать Катю Шмидтгоф. Свёз ей коробку конфет. Катя пополнела, выглядела розовой и свежей. Мы очень мило беседовали с ней добрыми старыми друзьями. Я свёз её в Петербургскую гимназию, где она хотела повидать подруг, а сам вернулся домой.
Немного поиграл на рояле 2-й Концерт (пора, пора браться за ум) и пошёл в Консерваторию на репетицию «Русалки», которая уже наладилась и через неделю спектаклирует. Дранишников, которому Черепнин еле дал одну репетицию, так хорошо промахал её, что теперь получил в своё ведение все четыре спектакля. Прямо шик - в моё время мне никогда и не снилось такое «обжорство». За Дранишникова я рад: он отличный музыкант и талантливый человек. Очень хорошо, что именно он выдвигается. Я его очень люблю и он мне платит тем же.
Черепнин поймал меня за руку и заставил рассказать содержание моего балета. А когда я исполнил его желание, то очень хвалил сюжет. Mlle Шапиро мне было приятно видеть, а вообще я устал от репетиций и вернулся домой в скверном расположении духа, которое, впрочем, без остатка было выгнано «Соколом».
Принялся за окончание солнечного восхода, но он никак не кончается и, хотя я работал энергично, но ползёт крайне медленно. Как ни так, всё контрапункт. Но звучать будет шикарно. Днём пошёл покупать Нине подарок. Завтра её рождение и вот уже месяца полтора, как она при каждом свидании и каждом телефоне говорит, что я должен подарить ей что-нибудь на рождение. Я ломал себе голову - что. В конце концов я обещал подарить ей мои духи, мою знаменитую Cadine, которая всегда пользуется исключительным успехом, но имени которой я никому никогда не говорил, несмотря на самые старательные домогания . Особенно её желала Нина и уже не раз умоляла сказать название, а я не говорил. Итак сегодня я купил железный сундучок размерами приблизительно 3½ × 1½ × 1½ вершка с толстыми стенками и отличным замком; у Гарраха - маленький хрустальный флакон; набил ящик разноцветной ватой, которой меня снабдила Элеонора, и налив во флакон знаменитых духов, запаковал всё это. Сундук так ловко запирался, что совсем было незаметно, что он сундук, можно было подумать, что это пресс-папье из сплошного железа. А завёрнутый в бумагу, он мог сойти за утюг.
Брал урок у англичанки, которая продолжала считать меня лучшим учеником, хотя в последнее время занимаюсь хуже. Занёс мой сокольский «Марш» в военную цензуру, а то без неё нельзя печатать. Вечером писал партитуру, дневник и разговаривал с Элеонорой по телефону. Своего барина, выздоровевшего в двинском лазарете, она пригласила на partie de plaisir{228} в Юкки. Оно, конечно, оригинально, но я её ругнул за неосторожность.
Сегодня рождение Нины, ей девятнадцать лет. Я забрал мой маленький увесистый подарок и, сговорившись с Талей, встретился с ней в два часа на Царскосельском вокзале. Кроме нас ехали поручик Литтауэр (у которого недавно умерла мать) и ещё один их знакомый военный. Родители уехали раньше и, когда мы прибыли в Царское, они уже следовали обратно. Я вручил Нине подарок, который её, по-видимому, весьма занимал. На вопрос, что это такое, я ответил: утюг.