Первая картина балета подползает вперемежку с учением 2-го Концерта.
Вера Николаевна сегодня пригласила меня в ложу во Французский театр, а перед тем есть блины. Нина изрекла умную вещь: мы не вовремя встретились на житейском пути: лучше бы иль на три года раньше, иль на три года позже.
Приехали Андреевы, был обед, а за ним Французский театр. Барышень не взяли и по болезни и по легкомыслию пьесы. Пьеса легка и пуста.
Вечером я решил, что мои отношения с Ниной, которые я до сих пор считал очаровательными, ни к чему не обязывающим флиртом с лёгкими мечтами в отдалённом будущем, - принимают огромные размеры; я не занимаюсь, не могу видеть других женщин, кроме Нины. - словом, создаётся положение нежелательное, никчемушнее и надо из него выйти.
Выход прост - порвать. Но с этим оторвётся лучшее, что у меня сейчас есть. Я решил, что надо объявить «декрет» с перерывом отношений на два месяца.
Утром мне было горько, но я был твёрд. Как произошёл перелом, я не знаю; мама была в лазарете, я оставался один в квартире, проходил пять часов из конца в конец, сам удивлялся течению моих мыслей, и сменил «декрет» на обратный: повенчаться. Я сам был поражён своему решению, настолько до сих пор во мне была непоколебима уверенность, что до сорока лет я буду холостым. Шум, который создаётся вокруг свадьбы, и огромные приготовления к ней меня смущали. Думал я также об участи мамы.
В шесть часов я пришёл к Мещерским - сегодня Нина именинница и она просила меня быть в шесть. Удивительное совпадение: Нина в эти дни очень много переживала, дошла до большой степени кипения, тоже решила, что нужен выход, тоже думала о разрыве, - нашла его невозможным. На следующий день утром, шестнадцатого, я получил от Нины чудесное, переполненное любовью и нежностью письмо. Днём состоялся первый серьёзный разговор по телефону, причём мы оба выяснили, что единственная форма, в которую должны вылиться наши отношения, есть свадьба. Узнал я, что с её отцом дело будет просто, а с Верой Николаевной будут невероятные трудности.
Премьера «Утёнка» семнадцатого января в Малом зале Консерватории. Его пела Анна Григорьевна, я аккомпанировал. Анна Григорьевна изучила его с нежной заботливостью, спела хорошо. Мы рассчитывали на большой успех, но успех был средний, публика не очень разобралась, хотя многие и выражали свои восторги.
В последние дни телефоны с Ниной шли вперемежку с репетицией моего 2-го Концерта в ИРМО. Концерт я сыграл хорошо. Был огромный успех, который увеличивался тем, что всё же некоторые сердито шикали. Я четыре раза бисировал и прежде всего - Фякин «Ригодон». На этом вечере стало известно, что я уезжаю в Рим, ибо Дягилев не только оплачивал мне расходы и устраивал в Риме выступление, но и предложил попутчика: русского консула в Риме, который только что оттуда приехал, сообщил, что путь безопасен совершенно, и теперь возвращается обратно в Рим. Мне страшно захотелось ехать, к тому же для моих отношений с Ниной это лучшее, что могло случиться: два месяца испытания, а для меня увидеть мир. Одни ужасались моей фантазии ехать в такое неспокойное время куда-то за моря, другие завидовали, а Нина согласилась, что это очень хорошо. На другой день я был у неё и просил, чтобы не было деловых разговоров. И было чудесно. Я видел, что Нина меня любила. Между тем, я познакомился с римским консулом Алексеевым, очень привлекательным господином, и на конец недели был назначен отъезд. Это время ознаменовалось ссорой с Башкировым, который громко кричал направо и налево о том, что едет со мной в Италию, будучи уверенным, что я в конечном итоге не поеду. Когда же выяснилось, что я твёрдо еду, он растерянно заколебался. Я назвал его пустой болтушкой и Хлестаковым и сказал, что таким людям нет места среди моих друзей. Тогда он прислал мне деньги за уроки с визитной карточкой и дипломатические отношения прервались.
Накануне отъезда были две заминки:
1) от Дягилева не было денег на дорогу;
2) прошёл слух, что Болгария и Румыния не сегодня-завтра выступят.
Я ужаснулся при мысли застрять в Петрограде и как я был счастлив, когда заминки исчезли: деньги пришли, а слухи были опровергнуты.
Поездка сама по себе будет страшно интересна, а сколько она выяснит, проверит и решит!
Путешествие в Италию.
Когда бы не насморк, всё было бы хорошо, но приняв во внимание, что насморк сам по себе пустяк, то значит - всё и есть очень хорошо. Я был наглажен в моём швейцарском костюме с короткими брючками, в сером шарфе, зелёном пальто и клетчатой английской фуражке, и в таком виде ждал на Царскосельском вокзале появления консула, который вёз в Ниш два небольших ящичка, под восемью печатями каждый, и такой аховой тяжести, что еле поднять. Мы везли беднякам-сербам золото и вполне прониклись важностью нашей миссии. Консул сам должен был таскать запечатанные ящики и всё время сидеть над ними, как Фафнер над золотым кладом. Неизменная Элеонора меня любезно проводила и поезд отбыл. В нашем второклассном полукупе нам было тесно, но Алексей Иванович очень мил, а к вечеру мы перебрались в вагон Международного общества, что доставило обоим огромное удовольствие. В общем же итоге путешествие первого дня не внесло особенного разнообразия, как и следовало ожидать. Поезд лёгкой рысцой бежал по скучной Виндаво-Рыбинской дороге, а я, не теряя времени, учил итальянскую премудрость.