В пять часов нас разбудили.
- Das wagen ist heiz gelaufen{232} - заявил вагоновожатый.
Пришлось встать, обругать горевшую ось и переместиться в простой вагон, где было тесно и малоудобно. На улице ночь, затем серенький рассвет, кофе на какой-то станции, наступление дня, незамечательные ландшафты в окне в стиле нашей Екатеринославской губернии и наконец Бухарест.
Бухарест называет себя маленьким Парижем и, конечно, врёт, ибо большинство улиц в нём дрянь, хотя есть несколько живописных, с недурными магазинами и с тротуарами, по-парижски обсаженными деревьями. Мы отправились в крайне шикарный отель «Athené Palace», который был набит, в котором пришлось свалить вещи и получить комнату к вечеру. Я предоставил Алексееву беречь сербское золото, Бавастро - бегать по консульствам и выцарапывать паспорта, а сам отправился смотреть град. Я смерть люблю, приехав в новый иностранный город, сейчас же отправляться по его улицам и искрестить его быстрым шагом направо и налево. Особенно интересно было поглядеть румынскую столицу, потому что попасть во Францию или Германию дело нормальное, а очутиться в Румынии весьма необычно. (И тут мне показалось, что если бы у меня на руке висела жена, да ещё такая, которая не умеет быстро ходить, то было бы очень скучно). Я зашёл в кафе и накинулся на местную французскую газету, чтобы узнать военные новости. Чрезвычайно пикантно было увидеть рядом с донесением нашего штаба донесение штаба немецкого, но ничего хорошего в этих донесениях не было, ибо наши отступали из Восточной Пруссии, а немцы пользовались и трубили о невероятных победах. Затем я гулял по городу, завтракал с нашей компанией в нашем шикарном отеле, повздорил с Алексеевым и обиделся на него, писал открытки, дал маме телеграмму, опять ходил по улицам и решив, что город ничего, но далёк даже до «маленького Парижа», вернулся в отель, где в уютном салоне писал сии записки. В шикарный вестибюль, салон и ресторан вечером сходилось много публики, по- видимому, шикарной: крупные дельцы, веселящаяся молодёжь, шикарные подкрашенные дамы, но самым прелестным румынкам было далеко до красавиц, а самым форсистым румынам - далеко до английских джентльменов. Алексеев, видя, что я на него определённо дуюсь, был крайне мил, у нас был один номер на двоих и мы помирились.
В шесть часов утра, когда было ещё совсем темно, над моей головой затрещал телефон - нас будили, надо было быстро одеться и ехать дальше. Вообще наши переезды носили характер весьма громоздкий, так как у семьи Бавастро была гора вещей. С одной стороны, это выходило скучно, но так как всем распоряжался Бавастро, а кстати и моим чемоданом, и взятьем билетов, и занятьем мест в вагоне, то я ехал беззаботно. Мы запаслись кое-чем съестным, так как при поезде не было ресторана, а в двенадцать часов приехали к Дунаю. Алексеев и Бавастро посмеивались, что я бросаю много открыток, но большинство из них было маме, довольно много моему другу Элеоноре и меньше остальным. Прежде, чем переплыть Дунай - границу Румынии с Болгарией, надо было пройти сквозь румынскую таможню, но «курьерский паспорт» Алексеева спас нас от осмотра и мы водрузились на пароход. Я подшучивал, что в Дунае заносные мины, которые австрийцы около Белграда употребляют против сербов. Действительно, кое-что промелькнуло в газетах. Все смеялись и никто не верил, но впоследствии оказалось, что не более не менее, как именно в этот день и около этого места румыны выловили две мины. Так что, проезжая Дунай, мы рисковали взлететь на воздух.
Однако благополучно пристали к болгарскому берегу, где и увидели «братушек», наряженных в военную форму, совсем такую же, как и у нас. Вообще Болгария глянула каким-то отсветом России: болгары понимали по-русски, а я, купив газету, свободно её читал. Но последнее время петроградские газеты столько вопили о недружелюбии болгар к России, что мы были осторожны. В таможне нас опять спас Алексеев, мы очутились в поезде и поехали от Рущука к Софии или, как зовут её болгары, «Софья». Болгария, в общем, также малоинтересна, как и Румыния, но её немного оживляют отдельные деревья, которые разбросаны в одиночку на расстоянии сажень двухсот друг от друга чуть ли не на протяжении всего царства. На больших станциях мы рассматривали болгарскую толпу. Толпа стала пестрее и «южнее», но красивых лиц нет. К поезду прицепили ресторан, в котором мы коротали время. Бавастро разошёлся, говорил много остроумного, ещё больше гадостей и наконец столько неделикатностей, что я повернулся к нему спиной и ушёл, а затем на его обращения не стал отвечать.
Мы проехали Плевну, причём какой-то болгарский господин с большим воодушевлением объяснил мне, как Скобелев разбил Осман-пашу, показывал все исторические пригорки, могилы, памятники. Вечером мы въехали в красивую горную страну, очень незаселённую, ныряли в туннели, вились по берегу речки и наконец въехали на большое, окаймлённое горами плато, среди которого засияли огоньки Софии. Компания решила не ехать завтра утром дальше, а отдохнуть в Софии ещё сутки. Мы сели на извозчика и поехали по весьма скромным улицам. Я почему-то вспомнил Симферополь. Что бросилось в глаза - это вывески почти на каждом доме: «Хотелъ» такой-то, «Хотелъ» такой-то. Мы ехали долго и наконец миновав плохонький дворец, остановились у лучшей гостиницы «Hôtel de Bulgarie». Но он не годился в подмётки бухарестскому отелю и был убог, как и весь город. Впрочем, отель в конце концов был не плох. Я чуть-чуть пробежался по тихим улицам. Было двенадцать часов ночи и я лёг спать.