Пообедав, я отбился от компании и по моему обыкновению отправился бегать по улицам. Это было великолепно: воздух тёплый, всюду пальмы, тут и там огромные здания, усыпанные колоннами, дома все белые и, что лучше всего, белые тротуары, мраморные или под мрамор.
В Афинах мы проотдыхали в ожидании большого парохода на Бриндизи два дня и три ночи. Афины радовали: летней погодой, ярким солнцем, белой весёлой внешностью, античными постройками, колоннадами, тенистыми аллеями. Мы были в Акрополе. Много гуляли и времени не заметили.
Встали рано, погрузились в ландо и поехали в Пирей на пароход. Пришлось ехать немного полями, где очаровательно пахло весной. Когда из лодки мы поднялись на пароход, то увидели ещё одну нашу спутницу, которую утеряли в Софии, по прозванию «птичка». Молодая дама, совсем девочка, цветущая, с ослепительными зубами, милая и весёлая. Хотя я с ней до Софии обмолвился двумя- тремя словами, теперь мы встретились старыми друзьями, она меня сразу повела показывать пароход, за обедом мы уселись рядом, а так как maître d'hôtel протестовал под предлогом, что все места расписываются заранее, то мы отрекомендовались братом и сестрой, и затем всю дорогу называли друг друга «братец» и «сестрица». Пароход на этот раз был большой и хороший и мы отлично поплыли в Италию. По счастью, греки недавно стали пропускать через Коринфский канал; это сокращало нам путь, ибо не надо было огибать Грецию. Коринфский канал очень любопытен. Он прям, как стрела, и с высокими берегами, и благодаря этому при входе кажется очень коротким. На самом же деле мы шли через него полтора часа. Моросил дождь. Братец и сестрица сидели вместе, причём сестрица спрашивала у братца, что за браслет у него на руке, а братец у сестрицы - давно ли она замужем и весело ли ей живётся с мужем.
Вечером приехали в Патрас и собрались было всей компанией на берег, но лил такой дождь, что удовольствие пришлось отменить. Алексеев и Бавастро так приставали, что пришлось им сыграть, впрочем, по секрету от других. Они, по-видимому, были более скромного мнения обо мне и теперь громко выражали свои удивления и благодарности.
День ознаменовался ветром и волнами. Публика начала исчезать и когда раскачалось совсем, что винт выскакивал из воды и мудрено было ходить, тогда осталось всего человек десять на всей палубе. Я чувствовал себя гордым - меня не укачивало. Наоборот, было крайне интересно. Я отправился было на самый нос, где качало сильней, но там было дьявольски ветрено, захлёстывало волнами, шапку рвало, мокрый пол был скользок. Меня бросало с одного края на другой, я ухватился за какую-то штуку, разорвал пальто, еле не угодил в море и был счастлив, вернувшись благополучно из своей экспедиции. Кончилось тем, что и меня начало сосать. Я разогорчился, но, устроившись на верхней палубе в длинном кресле, я скоро обрёл душевное равновесие, но уже больше старался не покидать кресла. Обедало не много, но Алексеев выполз. А между тем по поводу воскресенья дали шампанского.
Вечером пришли на Корфу, но стали на якорь далеко. Хотелось на берег, так как судя по открыткам, там было очень хорошо, но далеко было ехать. А между тем мы стояли всю ночь, ибо по случаю военного времени плавать можно только днём.
Очертания Корфу напоминали мне роман Жюля Верна: «Приключения Гектора Сервадака».
Сегодня качало меньше. Солнце пекло. Публика мало-помалу выползала на палубу. Переписали все фамилии и национальности на случай, если остановит французский крейсер, но этого, к сожалению, не случилось. В два часа показалась низенькая полоска Италии и мы вошли в Бриндизи. Я, как всегда, приезжая в новую страну, с величайшим интересом рассматривал итальянские физиономии, пока нас не выпускали с парохода. Наконец мы оказались на материке (мне почему-то было скучно), пересекли неинтересный городишко Бриндизи, попали в необычайную сутолоку на платформе, столь характерную для итальянских станций и, сев в поезд, быстро поехали по прелестной, садоподобной Италии. В девять часов мы остановились в Бари на ночёвку.