Выбрать главу
17 февраля

Бари знаменит мощами православного угодника Николая, покровителя моряков (вспоминается Садко). Утром поехали дальше в Рим, но в Фоджии я и Бавастро претерпели афронт: мы позавтракали, а поезд ушёл. Пришлось телеграфировать, радоваться, что хоть билеты с нами, ждать четыре часа, мёрзнуть, так как завернул холодина, а мы были в одних пиджаках, и наконец с direttissimo{235} лететь вдогонку.

В одиннадцать вечера мы ступили на римскую платформу, где Алексеев с иронической улыбкой ждал нас. Алексеев повёз меня в отель «Ориенто», где сам остановился. Из первых впечатлений Рима - меня удивил тоннель, а больше ничего не успел увидеть. Улицы довольно узки.

18 февраля. Рим.

Итак, я в Риме!

С пяти часов утра поехали трамваи и вообще с улицы шёл такой гвалт, что не спалось. Поболтав с Алексеевым, я рано покинул гостиницу и пошёл делать всякие мелкие дела: пить кофе, покупать шляпу, план города, пробежал самый город с узенькими улицами и чрезвычайно привлекательной внешностью, глянул на великолепный «умывальник», памятник Виктору-Эманюэлю, на Колизеум и в одиннадцать был у Дягилева в «Grand Hôtel». Он приветливо замахал рукой и сказал, что вчера дважды выходил встречать меня на вокзал, узнав из посольства, когда приезжает Алексеев. Показал мне комнату, которую оставил для меня, сообщавшуюся с гостиной с роялем, ибо Дягилев занимал в отеле целую квартирку. Узнавал у меня, скоро ли я уезжаю обратно. Я ответил, что я собрался скоро, ибо кричали, что Болгария скоро станет непроходимой, а потому надо было бы торопиться, но теперь, по-видимому, эти страхи оказались неосновательными. Дягилев сказал, что после концерта он едет дня на четыре в Неаполь, затем дня на три в Палермо и затем к Стравинскому в Монтрё. Что Стравинский, который недавно с большим успехом выступил в «Августеуме», крайне заинтригован мною и будет рад, если я заеду к нему. Таким образом мы можем вместе совершить всю поездку, а через две недели я бы играл концерт в Женеве, где теперь играть интересно, ибо собиралось много народу (все, что бежали от войны).

Затем сообщил, что главный дирижёр «Августеума», Молинари, - человек способный и знающий, но иезуит и противник всего постороннего, что вклинивается в «Августеум». Председатель же, богатый и важный граф Сан-Мартино - наоборот, любезнейший и благожелательнейший господин, хотя несомненно весьма скупой, и сколько заплатит мне за участие и даже заплатит ли вообще - неизвестно. Затем появился милый юноша Мясин и мы отправились завтракать. С этого момента началось метание, которое продолжалось всё время пребывания в Риме с восемнадцатого по двадцать четвёртое февраля.

Ознакомил Молинари с моим Концертом, три репетиции, поиски и выборы хорошего рояля (что оказалось в Риме не так просто) - это те дела, которые касались собственно концерта. Затем мы бывали на каких-то других концертах, где меня Дягилев знакомил с разными критиками и вообще очень рекламировал. Обедали и завтракали в обществе итальянских графинь и герцогинь, а также в обществе милой Mme Хвощинской, жены секретаря нашего посольства. Рим я осматривал, когда успевал, но это удавалось редко.

Молинари сразу показал себя отличным дирижёром и я был в восторге от тщательности, с которой он вёл аккомпанемент. Дягилев старался рекламировать меня всячески и очень горячо относился к концерту. На генеральной репетиции с Молинари у меня произошла лёгкая стычка: он не позволил мне открыть крышку у рояля, так как она мешала некоторым музыкантам видеть его дирижёрскую палочку (рояль во время репетиции стоял не на авансцене, а среди оркестра). Я протестовал, он не внял протестам и начал дирижировать, но я в третьем такте не вступил и не стал играть. Пришлось крышку открыть. Дягилев был очень доволен моей неуступчивостью, а Молинари потом спрашивал, не обиделся ли я на него. Перед концертом появилось в газетах несколько заметок обо мне, а на заборах четырёхаршинные красные афиши о «Pianisto е compositore russo Sergio Prokofiew»{236}. Russo - это было кстати, так как народ всячески демонстрировал в пользу войны с Австрией. В зале в день концерта собралось народу тысячи две, но зал так огромен, что он далеко не был полон. Я не волновался сначала, но временами - посередине; не устал в скерцо, но страшно устал в финале и еле доиграл до конца. Вообще всё было недурно, но в Петрограде я играл лучше, а Молинари аккомпанировал хуже, чем на репетиции. После первой части аплодировали и шикали, после скерцо единодушно хлопали, после третьей части хлопали меньше, а после конца я был довольно горячо вызван. Пьески, которые я играл во втором отделении, понравились больше Концерта.