Я повторял Концерт к Сестрорецку. Двадцать третьего Вера Николаевна позвонила мне по телефону, сообщая, что она вернулась, совсем больна, лежит, очень бы хотела видеть маму - не заедет ли мама к ней. Мама отправилась. Вера Николаевна сообщила, что Нина в Финляндии. Подтвердила, что до осени никаких разговоров быть не может, Нина же дала слово не писать мне и не давать о себе знать.
Тому, как всё это рассказывала Вера Николаевна, нельзя было много верить, но всё же кое-что мне не понравилось. После репетиции я, в ожидании обратного поезда, ходил под моросившим дождём по пляжу - и тут внезапно произошло важное решение. Я первый раз посмел ясно представить себе картину: если бы с Ниной всё порвать... Тогда я заметил, как с меня полетел целый ряд цепей, о которых я это время не думал.
Такой обольстительной предстала мне свобода, которую я терял не замечая или, верней, на потерю которой я нарочно закрывал глаза. - что мне лёгким показалось устроить всё остальное. Итак, решение кончить историю было принято двадцать пятого мая также скоропостижно, как четырнадцатого января - начать её. Я ехал домой и смотрел на мир какими-то другими глазами, и было как-то странно, и я ещё не совсем решил, но главный стержень уже переломился, а чары Нины меркли перед радостью свободы.
На другой день моё решение не изменилось. Оно окрепло. Я никому ни слова не сказал.
Двадцать седьмого утром я уехал в Сестрорецк на генеральную репетицию. «Сны», которые я в первый раз слышу в этой редакции, несмотря на то, что она сделана уже года два, были сыграны на предыдущей репетиции до того грязно, что на просьбу Малько не сердиться, я ответил:
- Нисколько: всё равно не было ни одной ноты моей, я так и слушал за чужое сочинение.
Но на генеральной репетиции было относительно прилично. Концерт шёл хорошо. Мы даже решили поставить рояль так, чтобы я сидел к Малько спиной. Во время этой репетиции была введена флейта в побочной партии финала (когда эта тема, после проведения у фортепиано, появляется у фаготов); раньше это место было инструментовано иначе.
Вечером «Сны» были приняты средне, а Концерт, который я играл хорошо, имел большой успех. Кажется, первый случай, что никто не шикал. Я трижды бисировал. Борис Николаевич «иступлённо аплодировал». Я думал, не явится ли из Териок Борис Захаров, но этого не произошло. Симфония Стравинского совсем мила, а вернувшись домой, я нашёл открытку от самого автора, которая мне доставила большое удовольствие.
Балет мой шёл великолепно: быстро, легко и весьма по-русски. Материалу было пропасть, я даже боялся, не вышло бы пёстро. В промежутках я разыгрывал сонаты Мясковского, которые мне доставили большое удовольствие, особенно вторая, захаровская, которую старомодный Борюся совсем не оценил.
Я ездил в Павловск на симфонические концерты. Должен был играть Захаров и все поехали его слушать, но умер великий князь и концерт не состоялся. Асланов меня бешено ругал, отчего я играю с Фительбергом, а не с ним.
- Пока вы были учеником Консерватории, я был первым дирижёром обоих ваших Концертов и переносил на своей спине все свистки и упрёки, а теперь вы стали знаменитостью и в виде благодарности поворачиваетесь ко мне спиной и играете с Фительбергом.
Хотя ругал он меня в шутливом тоне, но, по-видимому, серьёзно огорчился, что я играю не с ним; а соль в том, что между обоими дирижёрами шла страшная конкуренция и пикировка. Меня же пригласил Фительберг - я и дал ему согласие, даже не зная, очень ли хочет меня Асланов. В конце концов дело уладили. К общему удовольствию, и к моему: я играл один Концерт с одним, другой с другим. А Фительберг закричал, что мне надо заплатить не обычные пятьдесят рублей, а не иначе как двести. Это мне весьма польстило.
Шестого я собрался в Териоки. И хотя я всё последнее время чувствовал себя весьма нервным, но едва я сел в поезд, как обо всём забыл и был невероятно доволен. В Териоках на этот раз оказались Лида с Зоей. Лёва, как и в прошлый раз, привёл нас к себе - играть в шахматы, и таким образом мир с невестой и не невестой был заключён (Лида объявлена невестой капитана Баркова, замечательного тем, что он «очень хороший человек», сейчас - в Японии). На даче у Карнеевых процветала «стуколка», в которую играли решительно все. Я не умел, но храбро стал учиться, видя, что ставят по пятнадцать копеек. Однако вскоре проиграл десять рублей и тогда выучился. Борис страшно увлекался и мы просидели весь вечер. Только раз мне удалось вытащить всех на море. Днём опять играли в «стуколку» и гуляли с Карнеевыми по морю. Только вечером, удрав из кинематографа, в котором были с Карнеевыми и Захаровым, в гостиной захаровской дачи столкнулся с Танюшей. Мы решили завтра рано утром сделать большую прогулку и поставить новый рекорд. Затем, хлопнув две рюмки шведского рома, я помчался к Карнеевым играть в «стуколку», по дороге встретил всю компанию, возвращающуюся из кинематографа, схватил Зою и понёс её на руках. В «стуколку» я отыгрался, а в час ночи уговорил Бориса идти спать.