Пусть Башкиров говорит что хочет про моё регулярное сочинительство, а сегодня сцена Маркиза с Алёшкой шла лихо вперёд и я почти у Бабуленьки. То-то славно.
Я не знал, что делать вечером, звонил Захарову, но он играть сегодня в бридж не может. Как вдруг получил от Зилоти гору партий «Алы» для корректуры. Я страшно рад слышать «Алу», ужасно рад, но корректура меня замучает.
В газетах прочёл, что швейцарской фирме «Гоппс» предъявлен иск. Я дико обрадовался, увидев знакомую фирму в газетах: ведь Алексей{254} говорит: и через шесть поколений солидная фирма «Гоппс» и компания. Итак, солидная фирма существует до сих пор и ей даже предъявлен иск!
Вчера с Демчинским советовался, как озаглавить четвёртую часть касательно Лоллия и его погони за Алой. Что-нибудь вроде Wanderung{255}. Демчинский придумал «Поход Лоллия». Очень хорошо.
Алексей с Маркизом положены в сторону и царят корректуры. Конкурс Малоземовой (для пианисток, окончивших Петроградскую консерваторию), на который я отправился, проверив всё, присланное Зилоти, оказался более интересным по публике, чем по составу конкурирующих. Боровский, приехавший в качестве представителя Московской консерватории для жюри, говорит, что ему из-за меня достаётся в Москве, ибо он меня пропагандирует и встречает противодействие. Седьмого февраля даёт свой концерт в Петрограде и играет моё «Скерцо» из Ор.12, как раз то самое, которое я никак не могу сыграть прилично. Говорит, что первое отделение его концерта будет состоять из русских неоклассиков: Глазунова, Метнера и меня. Познакомил меня с профессором Саратовской консерватории - Скляревским. Тот через две недели даёт у себя концерт из новых авторов и играет тоже моё «Скерцо» и «Гавот». Браво, я попал в Саратов! Дзбановский, горе-критик из «Вечернего времени», прогуливался со мной, тщательно держа меня под руку, поведал свой телефон и просил сообщить побольше про себя для помещения в музыкальном отделе его газеты. Всё это мило, а самым приятным оказалась Умненькая, die alte Liebe{256}. Я её так давно не видал и она сегодня была такая хорошенькая, что я даже опоздал на мой английский урок.
Завтра первая репетиция «Алы» со струнными. Я ужасно рад «Алочке». А затем, как-никак, со времён 2-го Концерта я два с половиной года не давал новинок и он всё же был моей самой передовой вещью.
«Симфоньетта» - лишь староновинка.
Идёт «Красная маска» Черепнина и «Ала», остальное пустяки. Таким образом, все репетиции делят Черепнин и я. Черепнин заявил: «Если бы мы оба были нахалами, мы бы рвали друг у друга время. Но так как мы оба будем деликатничать и стесняться друг друга, то оба недорепетируем».
Очень запутанно, но я скоро раскусил идею этой фразы: настроить меня на деликатный лад и сыграть на этой деликатности; результат первой репетиции: Черепнин имел 1 час 45 минут, я полчаса, причём Черепнин же имел обиженный вид, что он не всё успел сделать.
Так как Зилоти со своим переписчиком запаздывают, то у меня были партии только первых двух частей, правда, отлично переписанные и проверенные.
Я поступил, без сомнения, остроумно, начав со второй части, которую оркестр заиграл с бойкостью и даже с увлечением учил пассажи. Кое-что звучит преинтересно, и вообще кажется «Алочка» будет целым фейерверком. Первую часть оркестр играл отлично и лишь с флажолетами мы завязли. На этом дело и кончилось, так как срок репетиции истёк.
Хотя я репетировал полчаса, но так устал, что даже поспал дома. Ходил затем на конкурс, ничего хорошего не слыхал, да и публика сегодня стала хуже. Премию присудили лишь к девяти часам вечера какой-то Термен. Её никто не знал, все удивлённо расхаживали и говорили: «Да покажите мне эту Термен. Какая она хоть с виду?» Голубовской суждено аккуратно занимать второе место, никогда первое, но никогда и третье, уже третий конкурс подряд.
Я настроился корректировать партии остальных двух частей, но получил от Зилоти всего несколько тетрадок, а потому кстати докорректировал «Сарказмы» и отослал их в Москву. Вечером был на концерте из сочинений Гнесина (устраиваемый «Современником», с которым я в ссоре и на концертах которого не бывал). Весь Гнесин настроен в одну минорную нотку, которую не повышает и не понижает (ни трагизма, ни просветлений) и страшно утомляет, кроме того - всё тянет, ни одного быстрого темпа, но пишет музыку хорошую. Как хотелось бы взамен хоть один живой романс Стравинского! Отлично пел Алчевский. Это был бы самый настоящий Алексей: и голос хорош, и темперамента уйма, и нос у него такой задорный, но полноват Алчевский - массировать бы ему живот, что ли.