Моё вчерашнее отсутствие скомпрометировало мою аккуратность в глазах Зилоти и сегодня в девять часов утра он звонил мне, справляясь, встаю ли я, чтобы идти на репетицию. Сегодня был полный состав, за исключением некоторых ударных, фортепиано и других. Я опять начал со второй части и когда мы её после нескольких повторений не без блеска, хотя и через пень-колоду, доиграли до конца, то оркестр устроил мне небольшую овацию. Этого я совсем не ожидал, хотя конечно, вторая часть наиболее понятная, а на ритмические, бойко оканчивающиеся вещи, оркестр всегда падок. С первой половины первой части пошло, к удивлению, довольно хорошо, но вторая половина выходила плачевно, всё было m.forte, неуверенно и смутно. Третья часть была тоже сплошною грязью. Убедительно звучали лишь нижние страшные си в начале её. Но дальше ни поэзии, ни страхов не было, а средний взрыв - Чужбог, бросившийся ночью на прикованную Алу, - никак не звучал, так как тромбоны не играли forte. В «Походе Лоллия» оркестр смеялся, а «Шествие солнца» мы не успели пройти. Резюме репетиции: усталость и никакого впечатления от звучности.
Днём корректировал партию ударных, вечером играл в шахматы с Тюлиным - ничья.
Сегодня начинал репетицию я. Я насел на оркестр и так его «замурыжил», что когда потом пришёл Черепнин, оркестр еле играл. Был полный состав. Я начал с «Шествия Солнца». Кажется, будто недурно, ярко, хотя я ещё не совсем расслышал звучность. Кажется, флейты немного слишком орут наверху. Во время «Похода Лоллия» оркестр уже не смеялся. Не нравится мне ксилофон с трубой. Третья часть чуть-чуть пошла и из тромбонов я таки выжал зычные возгласы. Первая часть начинает совсем проясняться. Многое выходит премило. Во второй части я заставил Cass'y{259} и литавры начинать елико возможно сильнее, те разъярились и закатили такой грохот, что их сосед, второй тромбонист, бледный, вскочил и закричал: «Я уйду!... Я уйду!... Я не могу выносить такого треску!» Вообще же, сегодня вторая часть прошла хуже, чем вчера. Репетицией я остался удовлетворён: сегодня в первый раз кое-что начало выходить и «Ала» проясняется.
В антракте меня окружили оркестровые музыканты и один из них говорил мне, что сплошные диссонансы так бьют его по нервам, что он совсем болен. Он спрашивал, зачем я так пишу, неужели это от души, а не плод напряжённых выдумок, как бы сделать пофалыпивее. Я отвечал, что это только от души, иначе бы это не увлекало оркестр, как случилось, например, со второй частью. О диссонансах я сказал, что они мне необходимы для более сильного и нового выражения мыслей, все они основаны на логике и потому я спокойно уверен, что рано ли, поздно ли будут поняты и оценены.
- Если я вижу сейчас гримасы или смех, я на это не реагирую никак, те, кто смеются - не виноваты, ибо они ещё не уловили логику, когда же они уловят - может, после пятой репетиции, может, после пятого исполнения, то поймут их и оценят.
Я ещё много говорил, ссылаясь на историю, на учебники, на японскую музыку, наконец на то, что сидя в оркестре, трудно уловить общую идею и оттого кажется ещё непонятней. Музыкант слушал меня с интересом и иногда мои доводы встречали одобрительные возгласы. Молодой виолончелист Чернявский восторженными глазами глядел на меня и когда кто-то ему заметил, что он точно влюблённый, он сказал: «Это исторический разговор».
Днём поздравлял Таню Рузскую, откуда меня не выпускали, и я уже пропустил английский урок. Вечером сидел дома с дневником и кое-какими переделками в партиях.
Черепнин шутит, что уже публика готовится к шестнадцатому: по городу ходят особые кошкодавы, которые ловят и давят кошек, чтобы они успели хорошенько размякнуть к шестнадцатому, когда их применят к дерзким композиторам. Тухлые яйца поднялись в цене и лишь гнилые яблоки ещё остались в некотором количестве на Сенной...
Зилоти на репетиции не ходит, претендуя учить концерт Грига, и сегодня я извёлся до чёрта, так как рояля не оказалось, курьера, который заведует расстановкой, - тоже. Словом - беспорядок. Относительно самой репетиции впечатление очень смутное. Как будто начинает идти, а в то же время - совсем ещё не идёт. Доминирующим же чувством была усталость и положительно я слишком напрягаю сердце, когда увлекаюсь, и скоро испорчу его. Сегодня я еле отдышался. Ноты всё же как-будто выучили, но нет piano, нет тонкости и часто второстепенное мешает главному. Если вчера Черепнин ушёл недовольный репетицией, то сегодня я был усталый, неудовлетворённый и злой, хотя Зилоти и говорил, что звучит отлично. А когда многие в оркестре частным образом выражали своё негодование по поводу ужасающей музыки, которую им приходится играть, Зилоти сказал им: «Совершенно верно, я бы на вашем месте совсем не стал играть, так это ужасно, сидя в оркестре. А я вот слушал из зала - так выходит великолепно». Говорят, Черепнин, услышав эти слова, воскликнул, схватившись за голову: «Да ты с ума сошёл, ты подстрекаешь оркестр!!»