Коутс мил и целовался со мной раз пять.
В «Игроке» заполнил пропуски.
Был на ученическом концерте. Анна Григорьевна обласкала меня сладкой улыбкой, на которую последовал холодный поклон. На заседании «Медного всадника», который ныне решительно принялся за самоустройство и в правление которого я выбран, обсуждали открытие клуба через посредство концерта на Масленицу, в котором примут участие члены-авторы.
Обедал у Гессена с модным Лакиардопуло, только что проехавшим Германию и Австрию и нашумевшим своими статьями. Скромный чёрненький молодой человек. А вообще я чрезвычайно люблю бывать у Гессена, всегда наслушаешься самых последних новостей. Сазонов, по словам Гессена, интересовался моей музыкой, слышал (кажется «Симфоньетту»), но не особенно удовлетворён.
Сегодня, в прошлом году, я выбыл в Италию. Вообще выходит, что прошлый год был довольно ярким, если в памяти столько годовщин.
Звонил барон Дризен. Года три назад у них был «Старинный театр». Теперь он возобновил свои функции. Я приглашаюсь в деятели. Другие: Городецкий, Бенуа, Рерих, Яковлев. Последнее время меня всё в комитеты да в комитеты.
Вечером был у Элеоноры. Она начала учиться английскому у моей англичанки. А я сегодня начал учить её итальянскому (ровно на год позднее, чем сам начал учиться). Интересно, что она скорее выучит, кстати и я приведу в порядок мои итальянские познания.
Начал третий акт, который хлынул с горячей безудержностью. Этот акт - короткий и ужасно интересный. Особенно восхитительно будет место с проигравшей Бабуленькой. Хотя я начинаю сочинять не очень рано, часов в одиннадцать, но сегодня проработал до трёх и завтракал лишь в три, а затем гулял.
Сегодня шло хуже. Даже в утреннее время поигрывал «Сарказмы». Господи, да когда же этот Алчевский вернётся из Москвы, ведь надо же налаживать концерт.
Играл на органе и заходил на репетицию «Царской невесты». Теперь вместо Палечека - Ершов, который работает с кипучестью и не без скандалов.
В пять часов у меня заседало правление «Медного всадника» на тему о первом литературно-музыкальном вечере. Затем заехал за мной Б.Н. и увёз меня к себе есть блины, мною ему заказанные. Говорит, что Лотин в последней беседе коснулся «Алы и Лоллия» и обвинял талантливого автора, который талант свой устремляет на описание дьявольщины и тем смущает людей, вместо того, чтобы посредством музыки - этого дивного языка - уносить в высшие планы. Я возразил Принцу, что Лотин узок в своих суждениях, ибо что убедительней: заповедь «не убий» или распростёртый человек с разможжённым черепом?
«Игрок», который шёл сегодня оживлённей, чем вчера. Днём орган, после которого завернул на репетицию «Царской невесты» и поучал Элеонору итальянскому (!).
Я не знаю, что мне делать с Таней Рузской: второе письмо из Киева. И пишет глупости.
Был вечером у Коутса в его милом и комфортабельном деревянном домике на 21-й линии. Он пригласил меня, чтобы сыграть мне свою оперу «Ашурбанипал». В первой половине оперы было много целотонщины в смысле построения аккордов и последовательностей, но вторая половина была совсем занятна, хотя вынести точное суждение я не решаюсь, ибо шести- и восьмиголосные гармонии, на которых сплошь построена вся вещь, не дают возможности сразу ориентироваться, особенно после фортепианного исполнения, в котором нельзя было сыграть и половины написанного. Я указал Коутсу на целотонные построения, как на большой грех, могущий испортить всю оперу. Коутс ответил, что он и сам этим тяготится. Сказал, что примется за исправления и просил меня через некоторое время приехать послушать переделки.
Познакомился я с Бальмонтом, который запросто, в замусоленном пиджачке, пришёл к Коутсу и скоро был выгнан в другую комнату, так как своим разговором мешал играть оперу. Бальмонт переводит текст «Ашурбанипала» на русский язык, так как Коутс писал на немецком. За чаем, который был сервирован в полутёмной комнате за низеньким столом, окружённом глубокими креслами, Бальмонт весьма мило распространялся о своих возлюбленных Маори и Самоа, о которых он теперь читает лекции, а уходя спросил у меня, я ли та «надежда русской музыки», о которой он слышал. Я сообщил ему, что у меня есть два романса на его слова, и с большим восторгом отозвался о чудесном мечтательном стихотворении «Есть иные планеты». Бальмонт согласился, что это одно из лучших его стихотворений, и просил наиграть романс. Я однако плохо помнил его наизусть, да и без слов это не то, Бальмонт, по-видимому, ничего не понял, хотя и похвалил. В том, что я написал ещё два женских хора, его заинтересовал женский хор с оркестром, но к стихам он отнёсся более равнодушно.