Что-то мой «Игрок» идёт хуже. Я рассчитывал, что третий акт проскочит ещё живее, чем второй, но, по-видимому, нельзя всю оперу промчать одним духом.
Обедал у Гессена, с которым мы сегодня по телефону наговорили кучу любезностей. Обедал и Боровский, господин профессор Московской консерватории. У Гессенов всегда очень мило и куча новостей. Вечером был у барона Дризена на заседании «Старого театра». Никого из поименованных grand-maître'ов{267} (Бенуа, Рерих и прочие) не было, но всё же довольно интересно рассуждали, хотя меня сковывала безудержная скука, когда застревали в глубине веков. Впрочем, декорации одной итальянской пьесы привели меня в восторг: на правой стороне сцены Иерусалим, а на левой - Лион, посередине море. Недурно?! Сюжетик для оперы.
И хочется сочинять, и не хочется. Уехать бы на некоторое время!
Днём длинное, но очень милое заседание «Медного всадника». Меня заставили писать статью о музыке для выпускаемого «Всадником» альманаха, и непременно заносисто, а мне нечего ругать. Я так занят моими собственными работами, что не вникаю всем существом в остальную музыкальную жизнь! Она проходит мимо меня как очаровательная картина, но я не переживаю её так страстно, как иной музыкант, лишённый своего творчества. Можно быть большим ценителем женщин, но влюблённым в собственную жену, и тогда хоть и смотреть на других красавиц с удовольствием и глазом знатока, но не особенно тревожиться о них. А от меня «Всадник» хочет, чтобы я встревожил и раскатал.
Вечером концерт Боровского, который с каждым годом играет лучше и лучше, а теперь стал прямо замечательным пианистом. Моё «Скерцо» Ор.12, которое, кстати, у меня никогда особенно хорошо не удавалось, он сыграл со скоростью, которая меня даже испугала, так как я думал, что он сорвётся. Но он одолевал одну трудность за другой и хотя чуточку скомкал конец, но ветром долетел до последней ноты, вызвав бурю аплодисментов в зале.
Когда играют мои вещи, меня всегда пробирает дрожь, главным образом потому, что потом будут вызывать, весь зал на вас обёртывается, улыбаясь рассматривает, надо долго идти на эстраду и т.д. Собственно говоря, глупо волноваться, это ведь очень приятно. Кричали автора и сегодня, но пользуясь тем, что аплодисменты пересиливали крики и кроме того несколько раз выходил Боровский, я остался на месте.
Год назад я играл это «Скерцо» в концерте «Современника», и теперь, подойдя к Сувчинскому, с которым у нас восстановились дружеские сношения, я сказал: «Ну, Пётр Петрович, извините, у вас я играл хуже этого». А Гессен был в диком восторге и говорил, что я этим «Скерцо» сегодня покорил Милюкова, который до сих пор был против моей музыки. Словом, кадетская партия на моей стороне.
После концерта ко мне подошла сестрёнка Боровского и сказала, что хотя она не знает, знакомы мы или нет (я ей не кланялся, считая её заносчивой девчонкой), но надеется, что я не откажу приехать к ним после концерта на чашку чая. И хотя меня усиленно тащил к себе Борис Верин, который задыхался от восторга на тему о «Скерцо», я отправился к Боровским.
Было пикантно, когда я, подойдя к группе дам и поздоровавшись с ними, поздоровался и со стоявшей рядом Бушен. Она сначала растерялась, потом, видя, что можно протянуть руку, протянула её и крепко пожала мою. Две маленькие сестры Боровские были ошеломляюще любезны.
Действительно, сегодня Боровский играл замечательно, особенно 4-ю Сонату Скрябина. Я очень рад, что в сентябре шикал за неё Романовскому, вот уже без понимания-то отдубасил!
«Игроком» почти не занимался, а пошёл на генеральную репетицию учебного спектакля «Царская невеста». Лет пять назад она шла и в «мою бытность», и я, хоть сам не дирижировал, но деятельно участвовал в её постановке. Дранишников выдвигается, отлично дирижируя. Ершов невероятно играет на популярность у учеников и отчаянно орёт на всё начальство, Черепнина-то мне жалко, а Глазунову, Лаврову и прочим - так и надо. Мы сидели: Элеонора, Шапиро и я. Шапиро мне очень нравится.