15 марта
Принц таки уговорил меня поехать к Лотину дабы посмотреть, что это за человек и как он проповедует. Сегодня я приехал к Борису Николаевичу обедать и затем мы отправились. Лотин сидел за письменным столом и, закрыв глаза, чётко и ясно рассуждал. Человек двадцать дам и несколько мужчин внимательно, иные благоговейно, слушали. Лотин имел несимпатичное, склонное к алкоголю, лицо и неприятный, чиновничий, наставительный голос. Говорил о любви к ближнему и цитировал много текстов. Я находился, во-первых, под влиянием насмешек над Лотиным Демчинского («нотариус при Иисусе Христе»), считавшим, что Лотин пустой говорун; во-вторых, под влиянием Принца, не пропускавшего ни одного вторника; и в-третьих, под влиянием сознания, что Лотин, без сомнения, делает доброе дело, ибо после его слов хоть некоторые из благоговейно настроенных дам сделают доброе дело или лишний раз не изменят мужу.
Я решил отнестись к оценке Лотина строго объективно, так сказать научно, и не дать ни одному из трёх влияний восторжествовать. Сначала это было трудно, но, незаметно для себя, я занялся содержанием его речи (а говорил он безупречно гладко, хотя и далеко без блеска Демчинского) и, когда я, наконец, вспомнил о моей критической точке зрения, то мнение было готово. Да! Это было не настоящее, это были будни. Бог был без красоты, вера без пламени, а Лотин -
597
великолепная говорящая машина. Мне стало скучно и я стал звать Бориса Николаевича домой. Тот просил подождать ещё немного. Мы остались и тут произошёл выпад против меня. Проповедь уже кончалась и Лотин, не покидая своего места и положения, вёл беседу, отвечая на различные религиозные вопросы, которые ему задавали присутствующие. Кто-то спросил, почему в Евангелии ничего не сказано о науке. Лотин отвечал, но сейчас же свернул с науки на искусство и сделал выпад против новой музыки, лишённой благодати, против этого хаоса, в котором клокочут все силы подземные, и после которой долго не можешь подойти к Евангелию. Выпад был прямо против меня и моей «Алы», которую Лотин ходил слушать, Лотин даже повернулся в мою сторону. Я сидел неподвижно, на Лотина не смотрел и дал себе слово не удостаивать его ни единым ответом. Лотин истощился и смолк. Все начали расходиться и мы ушли одни из первых. Б.Н. закидал меня вопросами: «Ну что, ну какое впечатление?», - я ответил, что мне очень жаль, что он обрушился на меня, так как это лишает меня права критиковать Лотина, ибо всякий объяснит это моим возмездием за нападки, но, с другой стороны я рад, что они произошли, ибо окончательно разубедили меня в Лотине. Потому что: какая цель наскока? Убедить меня? Но так не убеждают. Повлиять на аудиторию? Но эти добрые, глупые дамы слишком далеки от новых течений в искусстве и предостерегать их от «хаотичности творчества» так же не нужно, как от змей на Ямайке. Значит, было лишь желание погромить, да блеснуть, что он укорил самого Прокофьева. Резюме: Лотин лишний раз подчеркнул достоинства Демчинского, а то, что Принц принимал за настоящий бриллиант, на самом деле лишь жостовский.
16 марта
Насел на третий акт и кончил его, ибо днём должен был приехать Коутс послушать, но Коутс надул, его задержали в дирекции. Алчевский пригласил обедать с ним у «Донона»25, говоря, что будет ещё Кусевицкий, Сувчинский и Обухов и что ему хочется особенно познакомить меня поближе с Кусевицким. Я ответил: «Ну, с Кусевицким я буду ругаться!» Я имел ввиду вот что: мне многие говорили, что Кусевицкий в чрезвычайно пышных выражениях восхищается «Утёнком» и если бы теперь он мне заикнулся про это, то я ответил бы ему, что он пустой болтун, ибо 1-м Концертом он три года назад тоже восхищался, но за три года не поинтересовался ознакомиться ни с одним моим опусом. Когда я теперь, немного опаздывая к обеду, вошёл в отдельный кабинет «Донона», Кусевицкий широко протянул мне руку и ласково сказал: «Вы собираетесь со мной ругаться? Начинайте». Вид у него был такой любезный, что говорить дерзости было нельзя. Я ответил: «О, я всегда готов этим заниматься». Затем все подняли бокалы за «Игрока» и вообще наперебой были очень милы. Кусевицкий говорил, что «Утёнок» в Москве имел огромный успех, сожалел, что не слышал «Алы и Лоллия», справлялся, уступлена ли она уже фирме Юргенсон и правда ли, что я с ним в ссоре. Кстати, в каком положении мои дела с его издательством я так-таки до сих пор не знаю. Было бы пикантно, если бы он после моей провалившейся кандидатуры так мило рассуждал со мной об издательских делах. А может быть, кандидатура ещё не обсуждалась? Обед прошёл в очень оживлённой беседе. В «Медном всаднике», куда я поехал из «Донона», (второе собрание), я играл 2-ю Сонату. Музыканты ходят пока плохо, а Черепнин и Миклашевская, пришедшие в разное время, скучали. Из «Всадника» я к двенадцати часам удрал к