21 марта
Принялся за четвёртый акт. Первая тема - настроение Алексея после проводов Бабуленьки: немного неопределённое, немного мечтательное, немного - если так можно выразиться - бытовое. Пришла ко мне пианистка Вилькрейская сыграть «Скерцо» и «Прелюд», которые она через неделю играет в своём концерте. Я становлюсь завзятым композитором, к которому приходят на поклон. Ничего играет, но, конечно, это не Боровский. А сидела она у меня со своей сестрой до головной боли (у меня, конечно).
Вечером отправился на концерт Кусевицкого, что в Народном доме, - послушать, как Метнер играет 4-й Концерт Бетховена. Играет отлично, а из присочинённых им каденций первая очень удачна, но вторая нестильна и сделана слишком по-метнеровски. Самым интересным событием концерта было то, что я встретил Мариночку Павлову. Она такая же хорошенькая, но дела её плохие: отец разорился, уехал на Кавказ и где-то там служит, сестра замужем, а Мариночка здесь одна, очень стеснена средствами, от отца ничего почти не получает, кончила народную консерваторию, приложила все усилия, чтобы попасть в Музыкальную Драму, но «карта была бита», ибо... надо продаваться, чтобы куда-нибудь попадать, - и живёт она теперь где-то в крохотной комнатке. Всё это она мне рассказала с несвойственной доселе простотой и доверчивостью, и сказала, как она рада увидеть меня, можно сказать - друг детства, и как нехорошо со стороны Захарова (который одно время и не без взаимности, за ней ухаживал), после появления Цецилии, совсем скрыться и не показываться больше. Я искренне ей сочувствовал, а главное, рад был её видеть, ещё же больше - её внимание ко мне, которым она раньше почти меня не дарила. Я спросил её, можно ли её будет увидеть в ближайшем будущем. Она смутилась своею маленькой комнаткой. Я спросил, не подарит ли она меня своим визитом. Она охотно согласилась - и я был чрезвычайно рад.
22 марта
Коутсовский концерт отставлен, ибо сей балованый джентльмен отчего-то на
600
кого-то рассердился.
Сочинял четвёртый акт, который шёл приятно, но я из-за невралгии боюсь долго работать и часа через полтора прекращаю сочинение. Настроение сегодня у меня отличное, я ужасно весел - и это всё Мариночка! Вечером был у Б.Н. (очередной выигрыш матчевой партии). Он даже не пошёл к Лотину - и это отсутствие произвело некоторую сенсацию, о чём мы узнали из телефона Анны Григорьевны в двенадцать часов ночи, сообщившей, что Лотин сегодня говорил с особым вдохновением. Все удивились: как он вяло говорил в прошлый раз при Прокофьеве, как Прокофьев вышел, не поклонившись Лотину, как теперь из-за этого случая будет потерян для кружка Б.Н. «Нет, Серёжа, вы прямо сатанист какой-то!» - в восторге говорил Принц, прохаживаясь со мной по залу.
23 марта
«Чтение» письма Маркиза подвигается. Вечером опять пошёл на концерт Кусевицкого. Конечно, больше всего ради Мариночки, но также и послушать Алчевского, который пел длинную партию в «Гибели Фауста» Берлиоза. Сама пьеса крайне скучна, ибо нет ни истинного трагизма, ни увлекательного лиризма, но так инструментована, что прямо ахаешь местами - и, несмотря на свои семьдесят лет, эти краски иной раз заставляют меркнуть краски Штрауса (Рихарда). Вёз меня домой Сувчинский и очень звал к себе завтра днём.
24 марта
У меня уже, конечно, сейчас и планы: а что, если провести лето где-нибудь в Норвегии? То-то прелесть! Хватит ли денег? Этот вопрос сегодня разрешил мой американский дядюшка Дягилев. Ведь надо думать, что у него денег куры не клюют, ибо сегодня я получил из банка новое извещение о деньгах из Нью-Йорка. Прямо золотой поток, если подумать, что в январе я радовался каждому пятачку. Сколько денег у Дягилева? (В повестке этого не было). Максимум тысяча, ибо две тысячи за балет я уже получил. Минимум сто рублей, если вспомнить, что за итальянскую дорогу он мне их недоплатил. Но это едва ли, скорее тысяча за партитуру, в которой я, такой-сякой, ещё не написал ни ноты. У Сувчинского парадный приём: Алчевский. Кусевицкий, Дидерихс, А.Римский- Корсаков с Юлией26, Блуменфельд, Захаров с Цецилией, Обухов, Асафьев. Все слушают киевских гостей: композитора Шимановского и отличного скрипача Коханского. Я уже слышал их год назад в Киеве. Преизумительно пишет Шимановский для скрипки. «Не скрипка, а целый оркестр» - говорит Захаров. А музыка его и интересна, и какая-то без ничего внутри. «Это не существительное, а прилагательное» - говорит Юлия Вейсберг. А.Римский-Корсаков прибавляет: «И даже наречие».