18 апреля
Принялся за последнюю картину, чтобы не ждать, пока будет готово либретто рулетки. Последняя картина идёт превосходно, фраза Полины «Любовница маркиза не стоит пятидесяти тысяч» вышла прекрасно. Я не понимаю, почему Теляковский не звонит мне о контракте. Ведь надо же переписывать клавир и раздать певцам учить на лето. Демчинский меня посетил вечером. Я ему играл рулетку и, хотя я боялся за пустоту текста, получил одобрение. «Здесь кроме обрывочных фраз и беспорядочных восклицаний ничего не может быть другого» - сказал он. Затем мы вместе набросали вторую половину рулетки, причём Демчинский видел в ней не только картинную сцену, но - в словах Директора о гибели Алексея - и глубокий смысл, идею всего «Игрока». Демчинский обещал подробнее разработать наброски.
29 Мы будем пить молоко на свежей траве (фр).
609
19 апреля
После вчерашней работы с Демчинским проснулся я лениво. Но мысль о Мариночке меня моментально развеселила.
Пошёл на урок к Гандшину. Надо подтянуться и попробовать кончить хотя бы на аттестат в будущем году, а то студентов уже начали привлекать в войска, так могут и меня осенью стяпать. Андреев говорит, что Теляковский уехал к себе в имение сеять рожь и вернётся к концу недели, поэтому меня никто и не приглашает писать контракт. Николай Васильевич искренне разочаровался, узнав, что все мои романсы ушли из его рук к Алчевскому и будут спеты последним у Зилоти.
20 апреля
С Полиной истерика, кроме того, забежал в этой картине вперёд - вытьё на верхнем «ми» у шести валторн после брошенных денег, и затем последние такты оперы - милые воспоминания о рулетке.
Днём играл на органе. Вечером я поехал к Борису Верину, у которого не был две недели (на тему об удирании с моего рождения). А Борис Верин всё допрашивает, как мы проведём лето и не снимем ли мы вместе небольшой «коттедж».
21 апреля
Последняя картина неуклонно шествует вперёд, хотя сегодня менее интенсивно, чем вчера. Демчинский звонит, что набросал конец рулетки, ну что за прелесть!
Сегодня мы заполонены букетом родственников, в том числе и с войны. Придётся играть в «винт».
22 апреля
От Гандшина я постарался уйти как можно скорее, чтобы быть свободным и ехать с Мариночкой в Павловск. В два часа мы отбыли в первом классе в Царское, оттуда в экипаже в Павловск, долго гуляли по парку, ели яичницу на ферме и в семь вернулись в Петроград. Мариночка осталась очень довольна прогулкой. Между прочим, сегодня ей звонил Захаров, с которым ей всё-таки хочется восстановить добрые отношения. Она рассказывала, что он всегда очень ревновал меня к ней. Забавно. Мариночка скоро собирается ехать по Волге на Кавказ к папочке. Пока на её вопросы, где я буду летом, я отвечаю, что поеду на месяц путешествовать по Скандинавии.
Вернувшись домой, я нашёл телефонограмму от Тартакова, который приглашал меня зайти вечером в Мариинский театр для того, чтобы поговорить о персонажах оперы и распределить партии, что ему поручил сделать Теляковский. Я отправился и мы довольно долго провозились, наметив Алексея - Алчевскому и Ершову (чему я крайне обрадовался), Полину - Поповой и Черкасской, Генерала - Боссэ, Маркиза - Андрееву. На Бабуленьку Тартаков рекомендовал Панину, но так как я её не знал, то советовал придти в понедельник послушать её в «Мигаэ». Предложил поскорее вручить рукопись в Контору театров для расписки. «Голубчик, ведь я же должен до пятнадцатого мая сдать партии на руки артистам, а то мы в сентябре не сможем начать репетиции!» - сказал он. А вот это уже совсем недурно. В сентябре репетиции! Это после того, как оперу «не успеть поставить...».
610
23 апреля
Не могу сказать, чтобы я особенно много написал, но всё же последняя картина движется и выходит хорошо. Получил от Демчинского либретто конца рулетки - и ужасно им доволен. Лишь кое-что я буду оспаривать с точки зрения живости и сценичности, хотя всё у него с большим знанием сцены. Как жаль, что я раньше не «открыл» Демчинского! Но он пригодится в будущем, и даже в самом ближайшем: в последней картине мало слов в самый разгар любви. Обедал у Гессен, где на меня собралось большое общество - слушать «Игрока». Перед началом я должен был объяснить содержание, что я сделал настолько нескладно, что никто ничего не понял. В самом деле, я умею говорить, когда мне кого-нибудь надо в чём-нибудь убедить, но рассказывать, не зная что: роман ли, свою ли компановку, психологию ли или действие, да ещё сидя посреди гостиной, причём вам смотрят в рот и в спину, - право, здесь можно только путать. Дальше вышло ещё хуже: петь я не умею, а кричать слова, как у Теляковского, было лень - и я их бормотал вполголоса, слышали их только Бенуа и Каратыгин, сидевшие по сторонам. Остальная публика ничего не поняла. И странно, я внутренне смеялся над ними, думая, как всё это хорошо будет на сцене. Каратыгин не много понял. Бенуа убедился сценою рулетки. Когда Каратыгин спросил, почему я так рано ухожу домой, я ответил: «Потому, что играть оперу и заставлять понимать гораздо труднее, чем слушать её и не понимать».