24 апреля
Сегодня я совсем немного написал.
Днём был на рояльном конкурсе в Консерватории, где в этом году два рояля и, по обыкновению, тучи народа и ажиотаж. Очень хорошо и с большим задором играл Зеленский. Но самым интересным номером были Захаров и Элеонора, которые топят пламень в сердцах под маской почти полного незнакомства. В семь часов, когда я держал по Невскому путь к Принцу, меня остановила сестра милосердия, провожала весь путь, восхваляла, говорила о счастьи со мной познакомиться и о том, что, не имея иных способов, она для знакомства избрала простейший способ. Принц, ждавший меня у окна и видя, что я иду с сестрой милосердия да ещё не из слишком элегантных, не мог прийти в себя от изумления. Ибо, что за романтическая у меня история, он не знал и умирал от любопытства узнать хоть что-нибудь. У подъезда я простился с энергичной сестрой, отклонив её порывы на встречи.
25 апреля
Первый раз я проснулся в шесть, затем в восемь и быстро оделся, ибо в девять надо было заехать за Мариночкой: сегодня мы отправлялись в Шлиссельбург. А как пленительно-нежно было её обращение всего лишь с одним словом: «Серёженька...», когда она сегодня вышла ко мне, ждущему её в передней. В автомобиле мы быстро пересекли город и на Воскресенской набережной сели на пароход. Мариночка, никогда не ездившая на пароходах, струхнула в первую минуту, но когда поехали, оказалось, что вовсе не страшно. Несмотря на апрель, было жарко, мы были в светлых костюмах, солнце слепило, было весело. Путь - четыре часа, затем Шлиссельбург с неспокойным тёмно-тёмно-синим Ладожским озером и с холодным дыханием с его необозримых пространств, отдых на траве под защитой земляного вала и обратный путь.
611
- Мариночка, поедемте со мной в Норвегию?
- Это где-нибудь под Петроградом? - был ответ.
- Чуть-чуть подальше, - и затем я, шутя и улыбаясь, стал описывать наше путешествие с осмотрами Стокгольма, Трольгот, Христиании.
Она и слушала как шутку.
Расставшись, я сразу пошёл в Мариинский театр, куда просил зайти Тартаков, чтобы посмотреть Панину в «Мигаэ»: Бабуленька или не Бабуленька? Я извинился у Тартакова за свой светлый, непригожий для театра костюм и объяснил, что только что ездил в Шлиссельбург.
Панина мне не понравилась, голос мал.
26 апреля
Третья годовщина смерти Макса. Как я далеко ушёл от тех интересов и как они теперь иногда кажутся пустяшными и порой смешны, а всё же такого друга у меня с тех пор не было. Ах, Макс!
Вечером был у Демчинского и обсуждал «Игрока»: рулетку и последнюю любовную сцену. Он замечательный советчик.
27 апреля
Я позвонил Мариночке, придёт ли она ко мне сегодня, как мы проектировали. Она отвечала, что нет, дела. Впрочем, обещала придти завтра. Сегодня я передал в библиотеку Императорских театров два акта «Игрока» для переписки. Ахали, что много и что быстро надо переписать. А что же Теляковский? Ведь контракт-то наконец надо писать?
28 апреля
Надо кончать «Игрока», но мне не до него. Впрочем, место, где Полина бросила ему пачкой денег, отвечает моему настроению. Сегодня я его написал, и хорошо. А шесть ревущих на верхнем «ми» валторн - это совсем захватывающе. Днём я ждал вечера, в шесть часов Мариночка подтвердила обещание придти, в восемь не пришла, в девять не пришла, а в полдесятого позвонила, что просит извинить её - она не придёт. Так как мне дома сидеть было уже вовсе отвратно, то я отправился к Элеоноре. Она была рада меня видеть, рассказывала про Борюсю, который за ней ухаживает. Элеонора смеялась над моим расстроенным лицом. Кто моя любовь, она не знает.