29 апреля
Пошёл на экзамен пения и встретил Мариночку. «Какие у вас злые глаза со вчерашнего вечера!» - смеялась она. Но пообещала придти сегодня и принести «Батерфлай», памятуя обвинение Коутса, что я, не зная этой оперы, скрал оттуда одну фразу Бабуленьки.
Вечером Мариночка пришла даже раньше, чем я её ожидал. Некоторое время она расставляла на письменном столе башкировских козлов, я спросил, зачем она собирается на Волгу, когда я зову её в Норвегию? Она отвечала: будь то в будущем году, это удалось бы, но пока она так зависит от отца и от родных, что где же тут думать о таких вольностях.
612
Май
Первое мая было днём солнечным, воскресным, я тоже настроен был солнечно. Позвонил к Теляковскому и велел передать, что я уезжаю и хотел бы до отъезда знать о положении дела с «Игроком». К моему чрезвычайному удовольствию Теляковский в тот же день назначил мне аудиенцию и в пять часов я был очень любезно принят. Теляковский даже не дослушал «Бориса Годунова», где дебютировал Курзнер, боясь заставить меня ждать. Он сказал, что контракт на днях со мной подпишет барон Кусов, что мне могут выдать тысячи две аванса, что, если опера пройдёт с успехом, то её в следующем сезоне поставят и в Москве. Я не стал отстаивать, чтобы мне гарантировали десять спектаклей на один сезон, и уступил, как они хотели, на два.
Вечером я играл Коутсу рулетку и заключительную картину. На именинах Бориса Верина, которые праздновались очень парадно, я был зол как чёрт, курил непереставая, и весь вечер просидел за шахматами, разнося Солнышко. А вообще настроение у меня было такое: я знал, конечно, что всё all right, и опера принята, и масса концертных приглашений, и денег много, и я всё более и более знаменит, и, в конце концов, вовсе так и не любил Мариночку, и что в замену этого плана будет очень интересная поездка по Волге и на Кавказ с Борисом Вериным, который с нетерпением ждал моего согласия, я всё это сознавал, но в душе была апатия, нежелание чем-либо интересоваться. Я был влюблён в свой план, вложил в него столько фантазии, так носился с ним, и дико скучал, оставшись без него.
Между тем Принц, которому я сообщил, что я в его распоряжении, пригласил меня на несколько недель на дачу его матери в Куоккалу с тем, чтобы десятого-пятнадцатого июня ехать по Волге и заехать в Самару к его многомиллионным родственникам. Так и порешили.
Десятого мая был мой органный экзамен, к которому я честно выучил четырёхголосную фугу Баха с темой, переходившей даже в ножной клавир. Экзамен проходил в нашем органном классе и носил закрытый характер. Судили Глазунов, Витоль и мой враг Петров. Гандшин проявлял много деятельности и был одет в длинный сюртук. Я играл не без бойкости, хотя ногами кое-что смазал, а руками спутал клавиатуры. Глазунов, в ремарке о каждом ученике, написал мне: «в ногах были недопопадания (или какое-то вроде этого мудрёное слово), руки играли хорошо».
Одиннадцатого я был приглашен в дирекцию Императорских т еатров к некоему чиновнику Тюфлеву для подписания контракта. Поговорили для проформы с бароном Кусовым, вице-директором, затем я подписал печатный контракт, к которому было от руки прибавлено, что гарантируются мне десять спектаклей в ближайшие два сезона, затем я написал прошение об авансе в две тысячи и долго ждал, пока ходили за гербовыми марками (за мой счёт). Какой-то блондин - я думал чиновник, но это был репортёр - тут же, пока я ждал марки, с карандашом и клочком бумаги в руках, снимал с меня показания об «Игроке» и дал через день громкую заметку в петроградских газетах с портретом автора. Вообще, интервью появилось во всех газетах, меня поздравляли, звонили по телефону и прочее.
Опера моя в мае пошла медленнее, чем дотоле, и никак не хотела кончиться. Рулетку я закончил шестнадцатого мая - и она мне удалась на славу, а с последней картиной я задержался до июня, ибо были готовы частицы, но не сомкнуты. Первые три акта были уже в конторе Императорских театров и переписывались.
Около этого времени я познакомился с Шаляпиным. Знакомство произошло на очень интересном обеде у французского посла, где был целый ряд знаменитостей: Шаляпин, Бенуа, Зилоти и прочие. Как раз за несколько дней до этого появилось
613
моё интервью об «Игроке» с разглагольствованиями о том, насколько я интересуюсь сценической стороной оперы, и вот Шаляпин обратил внимание на эти строчки и крайне заинтересовался мной, беседовал со мной полвечера и даже предложил написать для него оперу на сюжет Стеньки Разина, на что я ответил, что этот сюжет мне не по душе. Кроме того, подходить к нему по-корсаковски больше нельзя, а как иначе подойти - я ещё не усвоил. Шаляпин интересовался «Игроком» и обещал осенью посещать его репетиции.