- Романтическая почва?
Я ответил:
- Нет, оперная. Она - Полина, как моя героиня, такая же рыжая, тонкая и глаза кошачьи. Как же мне о ней не заботиться?
Гессен очень любезно взялся переговорить с директором института Верховским и через день сообщил результат:
- Ваша Полина на каком курсе?
- На первом.
- Тогда безнадёжно. Верховский сказал, что если бы на третьем, тогда можно, а на первых двух такое переполнение, что даже думать нечего. И не потому, что
627
она еврейка, а потому что все лаборатории прямо ломятся от учащихся.
Я поблагодарил и написал Полине о первой неудаче.
18 декабря
Вчера я, по выражению Бориса Верина, объявил себя здоровым и вышел на улицу. Имел право, ибо два дня температура нормальная. Борису Верину тоже лучше, но он был болен серьёзнее меня и до сих пор ещё полёживает.
Вчера разнёсся слух об убийстве Распутина (имя его войдёт и в историю, и в литературу, а может и в музыку - сюжет для оперы?!! ), все поздравляли друг друга, вечером на концерте Зилоти потребовали гимн. Газеты молчали, а в публике шептались, что убил граф Сумароков-Эльстон по жребию, брошенному между гвардейскими офицерами.
С «Игроком» дело движется. По крайней мере, каждый день репетиция и спевка, на которые я по болезни не мог ходить. Сидел дома и инструментовал антракт. Никак он мне не давался, пока я, наконец, не догадался написать сначала эскиз партитуры, строчек на восемь. Тут я сочинял пассажи, переделывал, перечёркивал, вписывал то, что решено, и оставлял пустые места для затруднительного, и, в конце концов, в какие-нибудь три дня эскиз партитуры был готов, да такой подробный, что в настоящую партитуру пришлось только переписывать. Сегодня я начал последнюю картину. Скоро её кончу и буду рад, в перспективе: 3-й Концерт, Скрипичный концерт и «Классическая» симфония.
Паршивая театральная библиотека всё отлитографировала. Я получил заказанные ей десять экземпляров и один уже поехал в Москву с Держановским (который воскрес со своей «Музыкой») для того, чтобы, если можно выразиться собачьим языком, снюхиваться с Купером и Большим театром. Я же буду в Москве пятого февраля, и тогда произойдут официальные разговоры. Тринадцатого я, в ещё не совсем выздоровевшем виде, с завязанным ртом и в закрытой карете, выезжал на благотворительный концерт, устраиваемый Ольгой Борисовной, нашей консерваторской субинспектрисой. Я имел большой успех, а три южных девы, особенно одна, ученица Жеребцовой-Андреевой по имени Элли, прилетели ко мне в артистическую и задыхались от восторга. Рыжая Элли, грузинка, уроженка дикой Сванетии, теперь звонит мне через день и мы довольно мило с ней разговариваем.
24 декабря
Был я на репетиции рулетки. Сначала мне показалось, что не очень ладно: многие пели ощупью, не понимая зачем та или иная фраза и почему она «фальшивая». Выходило глупо. Но потом дело пошло на лад. И конец рулетки спели пребойко, и некоторые наизусть.
В Консерватории я очень неплохо сыграл Гандшину органные фуги Баха, которые за болезнь изрядно подучил. Вообще я подвинулся. Но сей швейцарский формалист заявил, что я весной всё же не смогу кончить курс, а потому, согласно уговора, я должен покинуть Консерваторию. Меня это разозлило, и я отправился к Коутсу, сказал, что меня призывают и что надо, чтобы Теляковский дал мне льготу, как работающему на Мариинский театр. В тот же вечер, когда я на утомительнейшей «Метели» А.С.Танеева зашёл к Коутсу в уборную, туда же вкатился кругленький, сияющий старичок в смокинге - высокосановный автор оперы. Нас познакомили и он засыпал меня комплиментами. Коутс моментально кинулся на него и с ужасом воскликнул, что меня берут в солдаты.
Танеев:
628
- Но это невозможно, вы не должны служить! Я обязан помочь вам, как собрат по профессии, хоть, может быть, вы меня и не считаете за такового... Уходя, он сказал, что если действительно мне понадобятся его услуги, то чтобы я позвонил ему по телефону и он меня примет. Я послушался и позвонил. На другой день в пять часов я был принят в Михайловском дворце.
25 - 31 декабря. Рождество.
Сочельник я провёл «по традиции», т.е. третий раз подряд у Демчинского. Борис Верин на этот раз отсутствовал - у него с Демчинским контра. На третий день праздника у меня состоялся большой шахматный турнир a tempo - «Третий перворотный турнир»34. Я был до чрезвычайности увлечён его устройством, да и большинство участников разожглись на турнире. Один Демчинский сохранял олимпийское спокойствие, говоря, что он находится в «других планах», чем шахматы. Новыми участниками были барон Рауш фон Траубенберг и Ростовский, ужасно обрадовавшийся моему приглашению. Турнир начался в десять вечера и окончился в шестом часу утра победой Рауша. Масса оживления ему сопутствовала.