Тридцатого я был у Лидуси Карнеевой, ныне Барковой. Она недавно появилась с Дальнего Востока и звонила мне. Мы остались очень довольны друг другом. Какая она прелестная и сколько в ней ласковости!
В смысле инструментовки - я на всё Рождество застрял с истерикой Полины. Надо было изучить глиссандо у валторн и вообще придумать достойную инструментовку, которая, кажется, удалась и будет звучать весьма необыденно. Затем с «Игроком» номер: в газетах появилась заметка, а затем все заговорили, что вдова Достоевского (оказывается, существует такая дама) хочет притянуть меня за использование без её разрешения её романа. «Её романа», так как после смерти Достоевского права перешли к ней и «Игрок» стал её собственностью. Боголюбов говорит, что это пустяки, но, пожалуй, придётся съездить на поклон. Это скучно.
Новый год мама и я встречали у Александра Бенуа. Молодёжь галдела, было очень шумно и довольно весело. Очень мне понравилась дочь Бенуа, которую я сначала принял за жену. В ней есть также что-то от Нины Мещерской. Домой пришлось шагать пешком - извозчиков не было, и я еле дотащил три тома «Illustration» за 1865 год, которые Бенуа мне дал для постановки «Игрока». А то в Мариинском театре растерялись и не знали, где и как справляться про эпоху «Игрока».
Нувель в новогоднем тосте пожелал'мне «славы Мейербера». Ну разве не негодяй?! Он же заявил, что если я поставлю оперу без разрешения мадам Достоевской, то мне грозит заключение в тюрьму сроком до шести месяцев.
34 Третий турнир на улице Первая рота.
629
1917
Январь
Первого января никаких визитов. Лишь идучи обедать к Гессен, занёс карточку моему повелителю Танееву.
У Гессен история с Достоевской вызывает оживлённейшие толки: спорят Гессен, Каратыгин, Родичев, Каменка, роются в законах и юридических пособиях и каждый доказывает противоположное. Закон об авторском праве так неясен, что по одним сведениям - Достоевна имеет все права, по другим - никаких. Гессен горячится и берётся защищать моё дело на суде. На другой день звоню Боголюбову, спрашивая как быть, и что вообще за история. Он советует переговорить со вдовой, и я принимаю предложение Тюфяева, чиновника при Дирекции Императорских театров и друга дома Достоевских, приехать к Достоевской и переговорить. Она всегда живёт в Сестрорецке. Шестого пожаловала в Петроград, в квартиру сына. В четыре часа, согласно уговора, я явился к ней.
Достоевская оказалась маленькой миловидной старушкой, ей был семьдесят один год. Глаза её сохранили живость и деловитость. Одета была в чёрное и чёрная наколка на голове. Она сидела на диванчике у стола. Я начал с того, что наговорил ей много любезностей по поводу того, что вижу супругу столь знаменитого человека, перед которым я пребываю в таком восхищении. Затем выразил сожаление, что не обратился раньше, - единственно потому, что не знал о существующих правах собственности. Словом, сразу установились очень хорошие отношения. О деле, собственно, разговор был всего на пять секунд.
Она сказала, что желала бы иметь 25% с моих доходов с «Игрока», а я ответил, что подумаю. Я рассказал ей, как я инсценировал роман. Рассказывал я с большим увлечением - и тому способствовало внимание, с которым меня слушали. А слушала меня Достоевская затаив дыхание, покраснев от волнения, и с глазами, загоревшимися совсем как у молодой девушки.
По окончании она сказала:
- Я думала, что это можно сделать хорошо, но никогда не ждала, что до такой степени!
Мои вольности - усечение конца романа, введение директора рулетки, фраза Алексея, завершающая оперу – она одобрила. Особенно ей понравилась фигура директора и финальное восклицание Алексея:
- Двадцать раз подряд вышла красная!
Она мне рассказала, что «Игрок» для неё самое дорогое воспоминание: когда она молоденькой стенографисткой явилась к Достоевскому, он объявил, что ему меньше чем в месяц надо написать роман такой-то длины, иначе неустойка разорит его. Роман уже задуман, но он в волнении, ибо не успеет его написать. Молоденькая стенографистка не без трепета села за стол великого писателя, а он шагал по комнате по диагонали от угла к печке и, доходя до печки, каждый раз два раза постукивал по ней. Достоевский начал свой диктант: