- Наконец, я возвратился из моей двухнедельной отлучки. Наши уже три дня, как были в Рулетенбурге.
И т.д. Это был «Игрок». Продиктовав страницу, он остановился и попросил прочесть.
- Почему в Рулетенбурге? - резко остановил он, когда та читала.
- Вы так сказали.
- Я так не говорил.
Однако барышня не сдалась и твёрдо возразила:
- Но ведь у вас же было задумано такое название? Откуда же я могла узнать о нём?
633
- Да, верно, - согласился Достоевский. - Хорошо, оставьте.
Диктант продолжался дальше. Он диктовал ежедневно полчаса или час, частью из головы, частью по наброскам, иногда весьма подробным, сделанным за ночь. К концу месяца «Игрок» был готов и отослан в Россию. А через четыре месяца состоялась их свадьба. Так мне рассказала старушка. Мы с ней очень ласково простились. Она просила меня подарить литографию клавира с надписью для московского музея имени Достоевского, что я охотно сделал, а я у неё взял автограф в мою «Деревянную книгу». Старушка не выглядела привыкшей ко вниманию и комплиментам и очень смущалась, когда я ей их расточал. Я был очень доволен нашей встречей, хотя и удивлён её денежными аппетитами, которые решил по возможности охладить.
Четырнадцатого января я играл мой 1-й Концерт в ИРМО. Концерты ИРМО ныне весьма парадны и набиты публикой битком, благодаря «приплоду» от Кусевицкого, не имевшего концертов в этом сезоне. Тринадцатого я появился на публичную репетицию, не обмолвившись ни словом с дирижировавшим Малько. Я был уверен, что он сумеет продирижировать Концерт без предварительных совещаний. Видеться же с ним после всех осенних переписных инцидентов мне было противно. Я не ошибся: Концерт на репетиции сошёл хорошо, а вечером и вовсе. Был успех, а две неизвестных, не пропустивших ни единого моего выступления без цветов, на этот раз поднесли венок с надписью «молодому гению», чем я сейчас же похвастался, Борис же Верин пожал плечами:
- Что за утилитарный эпитет к «гению» - «молодой»?!
Я решил, что вообще bis'ы следует вывести из употребления, ибо это, по существу, несерьёзно. И лишь после того, как меня очень долго вызывали, сыграл две пьески из Ор.22. Главным образом для немногих истинных музыкантов, ждавших от меня новинок. Публика не поняла их и скоро унялась. Малько пробовал быть со мной приватным и даже сказал:
- Вы не можете себе представить, как удобно вам дирижировать, вы так ритмичны!
Но я был холоден и враждебен.
После концерта был у Бориса Николаевича, проезжал по Кирочной, где этаж Мещерских был ярко освещён: справлялись именины Нины.
У Башкировых появились сёстры Курлины, те самые, мать которых обладает шестьюдесятью, а ныне и восемьюдесятью миллионами и на которых Владимир Николаевич решил женить, на одной - Людмиле - поэта, на другой - Женечке - композитора, оба получают по пять миллионов приданого. Сёстры были похожи, но Женечка лучше. Обе оказались, к удивлению, очень миленькими и даже элегантными, с острыми чертами лица, чёрными глазками и чёрными волосами, с белыми зубками, отделанными ноготками и крошечными ножками, очень тихие и нежные, слишком молчаливые, хотя и болтающими на всех языках. С Людмилой у Б.Н. уже было что-то сыздавна, до Веры Сурошниковой, а Женечка оказалась ещё замечательной тем, что три года назад вышла против воли родителей замуж, жила в бедности, но через месяц муж был убит на войне, а она вернулась в родительское лоно.
Я, конечно, смеялся над идеей женить меня на Женечке. Но Б.Н., оплёвывая меня, как всегда, когда он в восторге, умолял меня «дать сверканье, покорив сердце Женечки, которой делала предложения вся Москва». Я иногда, ради забавы, говорил ей пару любезностей, но вообще мало обращаю на неё внимания. Тем не менее, успех был чрезвычайный: кажется, она нашла, что у меня очень блестящие глаза, и кроме того, её покорила моя игра. Очень милым событием был шахматный турнир у меня, пятнадцатого. Моя новая идея: все участники играют между собой одновременно. Поэтому для шести человек нужно было пятнадцать досок, а так как играли по три партии, то сорок пять. У Бориса Верина, выигравшего мне в карты, было реквизировано сто пятьдесят рублей, и на них куплены все шахматы, которые были в Петрограде (а таковых по случаю войны было не очень много), затем в день турнира все доски были расположены в ряд, что составляло двадцать четыре аршина столов (так как столов не хватило, то они были соединены гладильными досками), и вся цепь шла ломаной линией через гостиную в столовую. В десять часов начался турнир при участии Бориса Верина, Тюлина. Каренина, Рудина, Ростовского и меня, и окончился в шесть утра моей победой. Все ходили, не присаживаясь, всё время и молча делали ходы. Лишь иногда раздавался вопль, что такой-то ход неверен и мне приходилось улаживать. Демчинский предугадал, что турнир окончится к утру и уклонился, произрёкши, что это «турнир для геморроидальных» (никто не садится).