В антракте я был у Метнера в артистической. На этот раз он был разговорчивее и даже мил, сказал, что с интересом собирается на мой концерт в Москве. Я ему, как и в прошлый раз, сказал, что жалею, что он не играет большую е-moll'ную сонату.
- А то эти, - прибавил я, - можно и самому домашними средствами сыграть, а трудную е-moll'ную хотелось бы послушать в авторском исполнении.
Метнер почему-то заделся и спросил:
- Разве в концерте полагается играть только то, что нельзя дома сыграть?
А впоследствии пошла целая история: приехав в Москву, он рассказал Рахманинову, будто я сказал ему, что его сонаты - для домашнего употребления. И будто Рахманинов теперь, сочинив что-нибудь новое, спрашивает шутя:
- Что это, для концерта или для домашнего употребления?
Возвращаясь к тому вечеру после концерта, у Сувчинского, который меня прямо благотворит, был ужин. Метнер устал и не приехал, но была Кошиц, предмет восторгов и Сувчинского, и Игоря Глебова. Я её очень ценю как певицу, да и как женщину, пожалуй, она мне нравится (недаром она увлекла Рахманинова), но она так трещала осенью у Зилоти про то, какая она замечательная, что я до сих пор стал к ней в оппозиции и демонстративно не обращал на неё внимания. Это её, по- видимому, задело и она решила в этот вечер за меня приняться, и действительно принялась. В конце концов, когда остались Сувчинский, Игорь Глебов, она и я, мы разболтались совсем хорошо, а в пятом часу утра поехали все вместе в автомобиле Сувчинского на Острова. Было около 30° мороза, ослепительная луна и был снег, на который падали чёрные тени от стволов деревьев. Кошиц высовывалась в окно автомобиля и вскрикивала:
- Ах, как хорошо жить!!
Февраль
Второго февраля был мой концерт в Саратове (от Консерватории) и пятого в Москве (от «Музыкального Современника»). Я еле выехал: в центре России
1 Отрывок, от morceau (фр).
636
бушевали метели с чудовищными заносами и опозданиями поездов на сутки, да ещё назначили для подвоза в столицу продуктов «товарную неделю» (даже две) с отменой всех удобных поездов. Билетишко второго класса достала мне Элли Корнелиевна и таким образом я выехал тридцатого января. В Саратов, вместо тридцати шести часов, мы пропутешествовали сорок восемь, причём я огромную часть пути спал и с наслаждением отдыхал от петроградской суетни. В Саратове я, не имея права по моему санитарскому паспорту жить в гостинице, остановился у Скворцова, главнейшего деятеля саратовской Консерватории, талантливого адвоката, человека молодого, необычайно подвижного, гимнаста, спортсмена, модника и милейшего собеседника. Гулял я по замёрзшей Волге, повторял то, что не успел доучить для Саратова и разыгрывал новые романсы Рахманинова, очень славные. В девять часов вечера состоялся мой первый клавирабенд и моё первое выступление в провинции, если не считать симфонического концерта в Киеве (за который, кстати, очень попало Глиэру от Рахманинова и Глазунова: как можно было развращать учеников Консерватории, заставляя меня перед ними разыгрывать мои сочинения).
Меня очень интересовало предстоящее выступление в Москве, на Саратов же я смотрел больше как на диверсию. 1-ю Сонату, которой начался вечер, я сыграл с чрезвычайным блеском и подъёмом, но под конец устал и вдруг вспомнил, что впереди ещё целая большая программа. Тогда я решил соблюдать большую умеренность и в темпе, и в экспрессии, и в силе. Затем шёл Ор.2. За 1-ю Сонату я, собственно, был спокоен, а с Ор.2 и Ор.З уже как ни так, а «модернизм». Но Ор.З проходит ничего, а этюды вызывают страшнейший успех. Я «по-новому» не выхожу кланяться. В четвёртом опусе «Наваждение» производит фурор, орут «бис», но я опять-таки не выхожу кланяться. «Наваждение» я за трудностью почти никогда не играл, но теперь оно у меня в пальцах. Ор.12 - после «Наваждения» - имеет отличный успех. 2-я Соната меньше. Во время «Сарказмов» в зале стоит лёгкий шум, шорох и недоумённый шёпот. Но после окончания крики «бис» и требование «Наваждения». Я, наконец, выхожу на вызовы публики. В зале форменный гвалт. На балконе орут «Наваждение!» и колотят стульями. Успех, превосходящий даже петербургский. Я бисирую «Наваждение», «Гавот», «Прелюд». В артистической набивается толпа народа, требуя автографы на программы и на тетради моих сочинений. Некоторые меня удивляют симпатиями к «Легенде» и «Сарказмам».
На другой день рано утром мы со Скворцовым отправляемся в Москву. Он достал удостоверение о военной необходимости нашей поездки, и потому мы имеем превосходное купе первого класса, затем вино, фрукты, закуски, конфеты. Идём мы идеально, хотя тридцать шесть часов вместо шестнадцати. Я отправился к Татьяне Николаевне, сестре Бориса Верина, у которой я обещал остановиться. Т.Н. занимает прекомфортабельную квартиру, с ней у меня чрезвычайная дружба.