Однако, первый раз за пять зим, меня не особенно тянуло в деревню, и я совсем не торопился с заказом костюма, покупкой велосипедных осей, нот на лето и т.д. В общем я пробыл в городе ещё десять дней и только двадцатого выехал в Сонцовку.
Дня через два после акта я пришёл в Консерваторию. Мельком видел Алперс. В тот же день под вечер я опять пришёл в Консерваторию, так как должен был репетировать с одной певицей аккомпанемент к экзамену. Опять Алперс и Камышанская. Верочка сегодня держала экзамен по гармонии и её промучали с утра до вечера. По этому поводу я с ними разболтался. Как я узнал, Макс заболел инфлюенцией и скрылся с горизонта Консерватории.
В следующие дни я бывал в Консерватории, слушал экзамены, которые происходили каждый день. Но вообще Консерватория стала заметно пустеть, и если экзамен сам по себе был не особенно интересен, то становилось скучно. Наиболее оживлённым, в смысле публики, был экзамен Розановой. У неё много учениц последних научных классов и бывших научных классов, а потому в зале собралась вся молодёжь. Зал был ярко освещён солнцем, все одеты нарядно, по-весеннему, всё это производило лёгкое, весёлое впечатление. Явилась Е.Эше в лиловом костюме, с длинным тюлевым хвостом на шляпе, который доставал сзади до полу. Раскланиваюсь.
- Я пришла слушать мою сестру и, конечно, опоздала.
- Я тоже пришёл слушать вашу сестру и, конечно, тоже опоздал, — ответил я.
Эше выступает уже в Малом театре, правда, на маленьких ролях, но всё же выступает. На лето едет куда-то на Волгу и там взбудоражит целый уезд, устраивая драматические представления.
- Была бы я в Консерватории, - говорит, - и пиликала-б на скрипке. А то теперь: «Артистка Малого театра»!
Что я свободный художник, она мне не поверила.
Между тем, дома мне влетело за мои частые путешествия в Консерваторию и я стал бывать реже.
Наконец последний раз я был двадцатого на экзамене Оссовской, чтобы послушать Макса, который должен был выздороветь и играть Концерт Бетховена. Кроме того, он проектировал на другой день после экзамена ехать в Крым и мне хотелось быть вместе с ним. Однако Макс не выздоровел, на экзамене не играл и в Консерватории не был. Я подошёл к Верочке Алперс. Помню, я в первый раз был в европейском костюме и жёлтых летних ботинках, навсегда покинув свой ученический костюм.
Верочку водили к доктору, он запретил ей играть на рояле, велел днём два часа лежать в постели, утром есть яйца, одним словом - поправлять нервы и здоровье. Теперь - час, пора идти домой завтракать. Отправились вместе. Ей, очевидно, не хотелось расставаться со мной, она предложила пройтись по Никольскому саду, а затем заговорила о переписке.
Летом я обыкновенно веду обширную переписку, главным образом шахматную и музыкальную. Этим летом я решил привлечь ещё нескольких учениц.
Что касается Алперс, то я решил, что едва ли такая скромная девочка решится переписываться с молодым человеком, и в список свой её не поставил.
Теперь, когда мы шли через Никольский сад, она раза два намекнула насчёт переписки. Я либо нарочно, а может быть, и нечаянно не придал этому значения, и только решил при прощании сказать, что, мол, напишите, когда соскучитесь. И вот, когда мы остановились на углу Садовой и Вознесенского, она сказала:
- Давайте летом переписываться?
Я, конечно, с радостью согласился и попросил её летний адрес. Карандаш оказался, бумаги - нет. Тогда я развернул свой портфель, в котором лежала Соната Скрябина, и стал держать пред ней, как пюпитр. А она стала писать, жалуясь, что невнятно. Так около булочной Филиппова и стояли: я на тротуаре, Верочка - спустилась с него. Картина, вероятно, была довольно оригинальная.
Адрес написан, мы крепко пожали друг другу руки, распрощались и разошлись. Я был очень счастлив от случившегося и в тот же вечер покинул Петербург.
О Глаголевой. После ассирийских танцев я перестал встречать её в Консерватории. Раз только она отдала мне портфель, который я забыл у них на балу и заметила, что, кажется, был предлог зайти к ним за портфелем... Когда я затем выступил на ученическом вечере с Токкатой Шумана, я ей написал письмо. Она лишь ответила, что непременно будет, если я достану ей пару контрамарок. Контрамарки я достал, и она слушала мою Токкату. Это мне, конечно, польстило и теперь, второго мая, когда я играл на экзамене Концерт Корсакова, я опять послал ей сообщение. На этот раз её не было, а дня через три я получил письмо, где говорилось, что, к сожалению, она не могла быть, но очень надеется, что я забегу к ним как-нибудь и... дальше не дописано.