Я торопил маму, чтобы она уезжала в Ессентуки, где у неё уже была заказана комната. Так будет спокойнее. Без неё я могу оставаться в столице хоть до кануна вступления немцев в Петроград, а накануне, взяв портфель с рукописями, уйти пешком вдоль Невы на восток. Борис же Верин проектировал купить небольшую моторную лодку и запереть её у себя в сарае, пользуясь, что дом на берегу Невы. В последний момент мы её вытаскивали и уплывали в Ладожское озеро, а затем в Волгу.
Я попробовал зондировать почву, смогу ли я получить заграничный паспорт.
2 Мы поразим мир (фр).
646
Через Гесеена выходило, будто есть надежда, а впрочем неизвестно, кто нынче власть.
Девятого позвонил мне Мейерхольд, сообщая, что в образующемся Обществе Деятелей Искусств - широком союзе, долженствующем объединить деятелей всей России - я избран от крайних левых «деятелей» в депутацию к комиссару императорских театров Головину (но не к моему художнику, а однофамильцу). Словом, это как раз там, где Глазунов протестовал против меня. Цель депутации - выступление против назревшего Министерства искусств, в котором уже якобы захватили власть Бенуа, Горький и прочие. Я совсем не был настроен быть в каких-либо комиссиях и депутациях, будучи твёрдо уверен, что дело композитора - сидеть и сочинять, но Мейерхольд кричал, что я избран подавляющим количеством голосов (это мне, конечно, польстило), а затем после Головина надо было отправиться в Совет солдатских и рабочих депутатов - это тоже занятно. Я согласился приехать в Академию художеств. Предварительно же позвонил Бенуа, спрашивая, что так как я вступаю в организацию по свержению его из будущего министерства искусств, то какие нужны для этого приёмы. Бенуа смеялся и говорил:
- Докажите им, что мы никаких захватнических намерений не питаем.
На другой день наша делегация во главе с Сологубом направилась в Зимний дворец, где принимал Головин. Я считал, что наши тезисы не обоснованы и говорил, что иду лишь посмотреть, как Головин, отличный оратор и председатель второй Государственной Думы, разнесёт нас, но Сологуб довольно обстоятельно оппонировал, главное же, что в настоящее время слова «организация», «организованность», «общество» (хотя бы и такое довольно-таки фиктивное, как наше) имели чрезвычайный вес, и потому наше заявление было принято к сведению. Меня лично гораздо больше интересовал дворец и переход его от монархов к искусству.
Одиннадцатого апреля мне ударило двадцать шесть лет. Двадцать седьмой год – это уже весьма порядочно. Настолько порядочно, что Онегин в отчаяньи восклицает:
Дожив до двадцати шести годов
Без цели, без любви, без дел,
Себя занять я не успел...
Впрочем, это ко мне не подходит, хотя я очень люблю эти стихи. В этот день у меня собрались друзья - Борис Верин, Демчинский, Борис Борисович Гершун, юный кузен Элеоноры, которого я очень ценю за начитанную голову и изысканное обращение. Черепнин, Сувчинский, Добычина, Элеонора, и, наконец, старая гвардия - Нурок и Нувель. Играл я им мои новые сочинения - 3-ю Сонату и «Мимолётности». На «старую» гвардию произвела большое впечатление, пожалуй, Соната, тем, как она блестяще сделана, но, конечно, центр тяжести был в «Мимолётностях». И особенно сильное впечатление они произвели на Демчинского. Он сказал, что шаг огромный, непредвиденный.
- До сих пор был язычник, восхвалявший солнце. Теперь появились такие нотки, за которые я вас, право, поздравляю.
Четырнадцатого был на концерте из произведений Скрябина в память двух лет его смерти. И странная вещь: пришёл я туда со второго акта «Китежа», и после ужасов татарского набега прелюдии Скрябина мне показались такими нейтральными, такими ненужными и бледными, что я невыносимо скучал и заинтересовался только к концу концерта, к 7-й и 9-й сонате. Интерпретация Боровского мне тоже не понравилась: она была холодной и неуглублённой. Шестнадцатого я, наконец, отправился в Харьков, случайно перекупив билет первого класса в Киев. До Курска этот билет мне годился. Элли Корнелиевна