Очень милым оказался Красный Крест. Мой начальник пригласил меня к себе и сказал, что, хотя времена изменились, но он хотел бы, чтобы у нас отношения остались прежние, т.е. чтобы я по-прежнему не утруждал себя работой, а занимался бы творчеством. Но так как надо выказать моё касание к Красному Кресту, то, быть может, я его выкажу в моей области, т.е. дав концерт в его пользу или что-либо подобное.
Благодаря любезное начальство, я сказал, что концерт теперь несвоевременен и не сделает сбора, но я выступлю в ряде других концертов и собранные деньги направлю в Красный Крест.
Май
Расставшись с идеей Сандвичевых островов (впрочем, конечно, я к ним ещё вернусь), я стал обдумывать моё лето и набросал приблизительный план его. Российская смута и железнодорожная разруха мешали планам путешествий, и в выборе приходилось быть скромным и осторожным. Итак: в конце мая - поездка по Волге, очаровавшей меня в прошлом году, но теперь в мае она будет ещё более цветущей и полноводной, чем в июле в прошлом году. Затем в июле поездка на месяц в Ессентуки, где меня ждала мама и к которым я питаю старинную традиционную симпатию. Начало мая, июнь и август - на севере, ясно, что не в Петрограде. Надо найти зелёный угол, где можно заниматься, где можно было бы гулять. Итак, при мысли о зелёном угле, взгляды мои пали на позапрошлогодний «Зет», т.е. Саблино, но не на мою крошечную дачку, а на одну славную ферму, в двух верстах от станции, совершенно вне дачной местности, куда я два года назад ходил иногда пить молоко и завтракать. При ней существовало что-то вроде крошечной гостиницы. Вот сюда-то я и отправился тридцатого апреля. День был солнечный и весёлый, деревья покрылись зеленью, пахло весной и радостью природы - после скверного города, из которого я из-за революции никуда не высовывался. Ферма стояла на месте, в своём зелёном уюте, но гостиница была ликвидирована, нижний этаж отдан семье купца, а верхний сдавался. Шесть комнат с четырьмя кроватями и двумя диванами, конечно, не были мне нужны, тем более,
3 По аналогии с «трансатлантический». Pacifique - Тихий океан по-французски.
649
что они стоили целых пятьсот рублей. Но они были для дачи отлично обставлены, всё было ново, чисто и удобно, с очень примитивным, но обдуманным комфортом. Главное же, ферма обеспечивала вкусное и здоровое питание, между тем как все петроградские дачники буквально не знали, что есть. Я подумал и неожиданно пришёл к заключению, что этот верх надо снять. Снял - и поступил блестяще. Я возвратился в Петроград, собираясь через четыре дня переехать в своё имение, как я назвал мою ферму. Никому, т.е. ни одному человеку, я не сказал про эту дачу, так как исчезновение в пространстве необычайно меня радовало, чтобы ни один чёрт ко мне не приставал. Больше всех я не хотел, чтобы знала Элеонора, сыскные способности которой беспредельны, и Б.Верин, болтливость которого равносильна объявлению в газетах. Шопенгауэровская проповедь одиночества пришлась мне, такому общительному человеку, неожиданно по душе. Конечно, абсолютного одиночества я не перенёс бы, но этого и не требовал в моём возрасте Шопенгауэр. Но работать над моими сочинениями, читать, заниматься астрономией, гулять среди весенних ландшафтов, да раз в неделю наведываться в Петроград - и знать, что никто тебя не знает в этой дачной местности мелких чиновников и купцов, а из друзей никто не знает, где ты, - разве это не прелестно?!
В музыкальном отношении - важное решение: я решил обойтись без фортепиано. Я давно задумывал мою «Классическую» Симфонию писать без фортепиано, и всё, что в ней было уже сделано, то всё в голове. Теперь я решил её кончить. Мне кажется, сочинять с роялем или без рояля, вопрос привычки, и вполне хорошо теперь проделать этот опыт с простенькой вещью как такая симфония. Для инструментовки Скрипичного концерта мне тоже не нужно рояля.
И этими работами я займусь в моём имении. Моё астрономическое увлечение к весне увеличилось. Конечно, при вечно облачном петроградском небе видеть звёзды можно было только ввиде особого подарка, но всё же ко времени моего выселения на дачу я главнейшие звёзды знал настолько, что узнавал их не по взаимному расположению, а просто так, «в лицо» каждую отдельно. Я решил купить себе телескоп и поставить его на балконе дачи, чтобы наблюдать звёзды ночью. За военным временем в Петрограде в продаже оказались только два, один из них - очень славный трёхдюймовый фраунгоферовский (т.е. одной из лучших фабрик) рефрактор, каковой я и купил за двести рублей. Это довольно портативная труба, длиною аршина в два, с высоким штативом и окуляром, дававшим увеличение в семьдесят раз. Своею покупкой я был доволен до чрезвычайности и с великим нетерпением ждал случая направить телескоп в небо.