Фительберг и некоторые из директоров Музыкальной Драмы расспрашивали меня про «Игрока», но недостаточно интенсивно. Фительберг задал вопрос, могу ли разучить его с певцом, чтобы затем попробовать с оркестром. Я ответил, что не могу: требуется слишком много времени и сил. Итак, вожделенный день настал, и двадцать второго я сидел в комфортабельном купе первого класса с моим чемоданом и телескопом и мчался на юг. Поездку мне
661
несколько испортил зуб, который ныл всю дорогу и который пришлось лечить в Ессентуках. В Таганроге, когда я сидел в буфете и спешно ел котлету, так как поезд стоял всего десять минут, меня вдруг кто-то окликнул. Я поднял глаза и увидел Полину. Она сидела напротив и смотрела на меня. Это было совершенно неожиданное явление. Пускай она живёт в Таганроге, но зачем же к моему поезду быть непременно на вокзале? А кроме того, моё последнее письмо, когда выяснилось, что она не едет со мной путешествовать, было настолько резко и издевательно, что я считал его финальным в наших отношениях. Теперь она заговорила со мной просто, как-будто ничего не произошло. Я был несколько озадачен неожиданностью и сначала держал себя, как если бы передо мною было лишь половина человека. Но Полина была мила и проста и как-будто ждала от меня чего-то. Я не удержался и похвастался моим освобождением, данным по приказу главы русского правительства.
Полина сказала:
- Я хотела ответить на ваше последнее письмо, но так как на нём был штемпель Николаевского вокзала, то решила, что вы отправили его, уезжая заграницу.
Всё это произошло очень быстро, так как поезд уже уходил. Прощаясь, я сказал ей, что в конце концов мне очень приятно, что я её увидел. Когда поезд уже двигался, а я шёл по вагону в обратном направлении и получился момент, когда Полина оказалась на одной линии, Полина спросила:
- Вы мне напишете?
В коридоре вагона стояли пассажиры, которые знали меня и смотрели на меня и на Полину. Мне ничего не оставалось, как ответить:
- Хорошо, - хотя я и не хотел сказать этого.
В Ессентуках я поселился в очень славной дачке из четырёх комнат, снятой Б.Вериным. Юг и радость, что я на юге. Солнце и южные звёзды. Воображаю, как они ярки на экваторе! В парке толпы народа, но знакомых немного, о чём я особенно не жалел. Зато в Ессентуках и Кисловодске обреталась Кошиц, Бальмонт и Шаляпин, и вот их я очень хотел видеть.
Питался я в санатории, где жила мама, для чего мне трижды в день приходилось проделывать довольно длинную прогулку со своей дачи в главный парк, где стоял санаторий. Против этих прогулок я ничего не имел. Утром я занимался, но не музыкой, а литературой: во-первых, догонял отставший дневник, во-вторых, самой настоящей литературой. Дело случилось так: в один из скучных петроградских дней, когда я никак не получал моей отсрочки, я злился и никаким делом не мог заниматься. Тогда я стал перебирать ящик со всякими детскими бумагами и рукописями. Там мне попался неоконченный детский роман, глав шесть. Я его прочёл с увлечением и даже по телефону Элеоноре, и нашёл, что это сплошное многословие, между тем как можно писать совсем недурные рассказы, была бы мысль. Я боялся за мой стиль: характерный ли он или просто неприятный? Он должен быть как раз одним из двух, но ничем третьим. Если первое, то писать можно, если второе, то я буду смешным. Помогла мне тень Достоевского: стиль его характерный и на границе неприятного. Смешно проводить какие-то аналогии с Достоевским, когда сам не напишешь ни буквы. Но важно следующее: если есть мысль, то стиль повинуется мысли. У меня есть мысль, значит, я пишу.
Решив так, я ужасно обрадовался своему разрешению себе написать рассказ и принялся его обдумывать, а когда всё было готово вплоть до отдельных сцен и выражений, сел писать. Это был «Пудель». Шопенгауэр и здесь не давал мне покоя. Второй рассказ «Случай с ногою» был задуман в поезде, а оба закончены в Ессентуках.
Днём я читал Куно Фишера. Вечером либо рано ложился спать, либо смотрел на звёзды. Я ездил в Кисловодск, где Боголюбов и тамошний дирижёр Бердяев
662
взялись устроить концерт, посвященный мне. В санатории с мамой жили тётя Катя и кузина Катя. Последняя была ко мне феноменально мила.
Август
Кошиц я нашёл не сразу: в парке она не появлялась, а узнав, наконец, её адрес, я не застал её дома. Встреча произошла однажды поздно вечером, и довольно эффектно. Я выходил из парка и в это время мимо меня выкатился извозчик, в котором сидели три дамы в белом. Я не успел ещё рассмотреть их, как все три закричали и замахали мне руками и стали останавливать своего лихого извозчика. Я хотел поспешить навстречу, но у выхода из парка меня остановили, спрашивая какой-то документ. Думая, что это сезонный билет, я рассердился, говоря, что сезонный билет требуется при входе в парк, а не при выходе. Но те меня не пропускали, требуя паспорт. Я послал их к чёрту, говоря, что никто не обязан в пределах курорта носить с собою паспорт. Тот возразил, что я не имею права оскорблять милицию, словом, завязалась целая история. В это время подбежала Кошиц, схватила милиционера за руку и проникновенно проговорила: