665
с тех пор каждый день её навещает, хотя сам живёт в Пятигорске, так как в набитом публикой Кисловодске не может найти комнаты.
Через час мы, свернув с Тополёвой аллеи и перейдя три мостика через Ольховку, приблизились к поэтичному домику рядом с водяной мельницей и вошли в крошечный палисадник. В нижнем этаже была всего одна комната и в неё вела единственная дверь прямо с улицы! На кровати лежала очаровательная Кира, очень славная женщина лет двадцати трёх, с великолепными ресницами и белым чепчиком с голубым бантом, а перед ней сидел Бальмонт. Бальмонт был, по-видимому, совсем влюблён в неё и ворковал с нею по-испански, оба они были лингвисты и говорили на каких угодно языках. Жена смиренно наливала чай, Мирра бегала по саду. Кира была очень мила, мягка, ласкова, образована, любила музыку, знала много превосходных легенд и хорошо их рассказывала. В углу стоял старинный рояль, помесь с клавесином. Мои оба гавота звучали на нём пренедурно, но из «Сарказмов», которые очень любит Бальмонт, вышла одна карикатура.
Кстати, Бальмонт сказал, что ударение в его фамилии следует на последнем слоге, а не на первом, как делают многие, и в том числе делал до сего времени я. Получив от Киры Николаевны просьбу навещать её почаще и разрешение привести завтра товарища, я покинул их. Борис Верин пришёл в чрезвычайный ажиотаж, слушая мой рассказ о проведённом в Кисловодске времени. На другой день я позвал его к Кире, где должен был сидеть Бальмонт. Верин волновался, охорашивался, а я его наставлял, чтобы он вёл себя смирно, не набрасывался сразу на Бальмонта и умеренно ухаживал за Кирой. Картина, которую мы застали, оказалась как вчера: длинные ресницы, белый чепчик, бант на этот раз лиловый; у кровати Бальмонт держит руку Киры, у самовара жена, в саду Мирра. Бальмонт в белых штанах, желтоватом чесучовом пиджаке, с длинными волосами, остроконечной бородкой и свежей румяной кожей - лет на десять-пятнадцать моложе своих пятидесяти лет. Борис Верин вёл себя очень мило. Я довольно много играл на клавесине и пока исполнял 1-ю Сонату, Бальмонт написал мне в «Деревянную книгу» сонет, очень пышный экспромт, посвящённый мне, которым я очень горжусь и который считаю украшением «Деревянной книги». Я играл «Мимолётности» и так как это название взято из стихов Бальмонта:
В каждой мимолётности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры,
- то я спрашивал, подходит ли оно сюда. Бальмонту очень нравились и пьесы, и название, а Кира, отлично владеющая французским языком, нашла для них французский перевод - «Visions fugitives». До сих пор он мне никак не удавался.
Вечером в курзале Б.Верин устроил Бальмонту ужин с икрой, закусками и шампанским. Стол был украшен цветами. По-видимому, Бальмонт остался доволен, что его чествовали таким образом. Что касается Б.Верина, то он находился в совершенном упоении - и от «Кости», и даже от Киры. На другой день Бальмонт завтракал у нас на даче. Нашему дачевладельцу мы, смеясь, сказали, что теперь на стене балкона мы крупно напишем: «Здесь завтракал Бальмонт», и с будущего года он может накинуть двести рублей за дачу.
Присутствовавшей маме Бальмонт очень понравился, но она была крайне поражена, когда на её вопрос, неужели он не возмущён Григорием Распутиным, он ответил:
- Нет, этот человек очень любил женщин.
После завтрака Бальмонт, по моей просьбе, прочёл «Семеро их». Читал он, стараясь подчёркивать ужас содержания и импрессионировать им, но, хоть читает он превосходно, получилось всё же менее потрясающе, чем я задумывал. Однако
666
некоторые особенности его чтения я постарался запомнить, чтобы впоследствии соответственно передать в музыке. Таковы: начало - страшным шёпотом, также ритм и интонации в словах «семеро их», «семеро», «земли они!». После «Семеро их» Бальмонт прочёл ещё «Малайское заклинание», превосходное, хотя далеко не такое потрясающее, как это халдейское. По-моему, это одна из самых страшных вещей, которая когда-либо была написана. И недаром она после тысячелетий вышла из-под земли, в виде загадочных клинообразных знаков, чтобы снова зазвучать, и быть может, ещё грознее, чем некогда! Бальмонт в трёх своих книгах по-разному излагал её и предложил мне выбрать любой из трёх текстов и даже комбинировать их.