Я раскрывал эскизы «Семеро их» и, сидя в кресле, смотрел в них и думал. И мало-помалу обширные пустые пространства стали заполняться фактурой и рисунком: скелет стал обрастать мускулами. Параллельно с этим вычёркивалась случайная гармония и на месте её являлась настоящая. Этому занятию посвящался час. Затем я сидел на балконе и читан Канта. А иногда, вместо того, писал «Гриб- поганку», которую закончил к первому октября, или догонял дневник. В час обедал, а от двух до четырёх кинематограф: большие пустые помещения с разбитым пианино; на нём я упражнялся, приводил в порядок технику и подучивал 3-ю Сонату. Предполагая дать осенью ряд концертов и имея за спиной целое лето без рояля, полезно было подумать о своей технике. От пяти до шести я снова был на своём балконе, продолжая утренние занятия, затем прогулка, ужин и вечером, в виде отдыха, глава из эстетики. В пол-одиннадцатого спать.
Так прошла неделя. Мои именины незаметно среди неё. Отвлечённый мир царствовал весь сентябрь.
Октябрь
Первого октября я неожиданно отправился в Теберду. Теберда преинтересный уголок, лежащий в горах на Военно-Сухумской дороге. Эта дорога идёт от станции Невинномысской (что в двух часах езды от Минеральных Вод) и, с большими трудностями перевалив через Кавказский хребет, спускается прямо к Сухуму. Теберда находится в двадцати верстах, не доезжая до перевала. Славится она безоблачностью, чудесным воздухом, высотою в 4750 футов над уровнем моря и обещает сделаться знаменитым курортом. Отправились мы вчетвером: англичанин Руффман, который, собственно, и подбил меня, я и два брата Джунковских, которых, в свою очередь, подбил я. Первого под вечер мы отбыли в поезде на станцию Невинномысскую, провожаемые итальянкой Mme Collini, очаровательной дамой, по общему признанию, но не по моему в то время. Впрочем, об этом после. Приехав после полуночи на «Невинку» (как её здесь называют ), мы провели ночь - какую там ночь: с двух до шести - в вагоне на запасном пути, а с рассветом в двух экипажах отправились в Баталпашинск, большую казацкую станицу в пятидесяти верстах. Там ночевали вторично в вовсе недурном отеле (потолки аршин двадцать)
672
и с новым рассветом в добытом нами автомобиле выехали в Теберду. Дорога, сначала степная и монотонная, стала, постепенно углубляясь в горы, хорошеть, а подъезжая к вечеру к Теберде (сто пятьдесят верст от Невинномысска) сделалась и вовсе живописной. Особенно восхищался англичанин, который в своей ровной Англии не видел ни одной горы. Для меня же был очень приятен процесс езды на автомобиле по вольным пространствам, так как до сих пор больше приходилось ограничиваться ездой по узким городским улицам.
Теберда действительно оказалась очень славным уголком, зажатым горами, с видом на изящный ледник Аманаус и с чистым, весьма разреженным воздухом, который заставлял задыхаться при слишком быстрой ходьбе или крутом подъёме. Оставив англичанина исследовать возможности постройки санатория, мы на другое утро в линейке отправились дальше по Военно-Сухумской дороге до перевала и тут-то увидели восхитительную красоту. Недаром же говорят, что Военно-Сухумская дорога красивей Военно-Осетинской, Военно-Осетинская красивей Военно-Грузинской, а как красива Военно-Грузинская знают все. Когда мы въехали в невероятные дебри, где страшные пропасти обрушивались на сотни сажень, а над головой поднимались горы до небес, в пропасти бурлили потоки, а с противоположной стороны чернели девственные леса и сияли всеми фантастическими красками другие, ещё более высокие горы, тогда я себя чувствовал в волшебном сказочном царстве. Наконец, мы достигли сторожевой будки у подножья перевала. Дальше следовала лишь пешеходная тропинка. Оставив у будки лошадь, съедобности и пленного австрийца, мы вооружились палками и по крутому подъёму двинулись к Клухарскому перевалу, до которого оставалось ещё 2000 футов. Но тут оказалось, что северянин горному жителю не товарищ. И в то время, как обитатели Закавказья братья Джунковские, как козлы, прыгали с камня на камень, я скоро задохся от разреженного воздуха и быстрого подъёма и начал отставать. А между тем надо было до темноты поспеть на перевал, взглянуть на склон к Чёрному морю и вернуться в будку. Я просил их не обращать на меня внимания, говоря, что если я почувствую себя лучше, я их догоню, если же хуже, то спущусь к будке. Джунковские скоро скрылись в верхах, а я, отлежавшись на припекавшем солнышке, поднялся ещё вверх, до уровня нетающих снегов, а затем спустился в будку. Вскоре вернулись и Джунковские, которые без малого не дошли до трудного перевала, и затем, после яростного спора (я говорил: надо ночевать в будке, они: ехать в Теберду) выехали по непроглядной ночи среди камней и пропастей обратно. К полуночи мы кое-как добрались до Теберды, а на другой день к вечеру, прямо на автомобиле, вернулись в Ессентуки, довольные, усталые, загорелые.