694
я, кажется, готов и буду играть неплохо.
(2) 15 апреля
Концерт. Первое исполнение 3-й Сонаты и «Мимолётностей». Зал, вследствие плохо поставленной афишировки, а также шалой публики, полон лишь наполовину, а сначала и вовсе пуст, вроде как в Кисловодске. Успех большой, от 3-й Сонаты - чрезвычайный (бисирована). Артистическая полна восторженной публики. Выделялись: Лида и Зоя, Бенуа, сам семь («Семеро их»), Б.Н., а в уголке скромно стояли Миллер и Юнг, приславшие мне чудесные красные розы. «Ах, сколько у Вас друзей!», - с трогательной наивностью сказала Миллер. Элеонора была в тени и дулась. Бенуа сказал про Миллер: «Кто это? Она очень недурна». Я потом передал ей. Миллер была крайне польщена похвалой столь большого художника.
Вечером на понедельнике у Б.Н. Идея о рассказе «Рамзес-янки».
(3) 16 апреля
Мейерхольд сообщил, что «Игрок» включён в репертуар будущего года. Я не очень верю, но он говорит, что это решено. А я недавно проигрывал «Игрока», и мне было жалко, что столько хорошей музыки лежит под спудом.
(4) 17 апреля
Второй концерт. Первый раз 4-я Соната. Публики довольно много, но не полно.
Приём очень горячий. От «Наваждения» колоссальные восторги. На успех 4-й Сонаты я не рассчитывал, но вышло наоборот: всей серьёзной публике сразу понравилась вторая часть, а прочей - финал, который я в первый раз сыграл как следует, доведя подъём к последнему проведению первой темы до вершины. До сих пор я боялся, что финал у меня с оборванным хвостом, но теперь мне ясно, что он хорош, что последний подъём, если его сделать как следует, вполне являет ту вершину, которая заключает сонату и после которой должен следовать немедленный конец. Демчинский сказал про финал: «Надо осьминога, чтобы его сыграть!»
Тамара Глебова, её восторги и бессвязности. Я ей сказал: «У вас речь без запятых», но мне была приятна её экзальтация. Асафьев, Сувчинский и Мясковский были в особенном восторге от «Мимолётностей». Даже сдержанный Мясковский сказал, что они - совершенство. На бис по требованию публики - «Наваждение» и 3-ю Сонату. Очень устал.
(5) 18 апреля
Репетиция «Классической» с Государственным оркестром. Я дирижировал сам, совершенно в импровисте, забыл партитуру и никогда не смотрел на эту симфонию с точки зрения дирижирования. Боялся, что выйдет скандал, но оказалось ничего, а так как в голосах была куча ошибок, то дело свелось к корректуре. Звучит прелестно и именно так, как задумывал. В Кисловодске я боялся, что при исполнении моих новых вещей будут скандалы с «революционным оркестром», но вышло как раз наоборот: государственный оркестр, обновлённый молодёжью, был гибок и послушен, и симфонию играли с чрезвычайным удовольствием. Бенуа, который работает в Зимнем дворце, свёл меня с Штернбергом, маленьким человечком, очень любезным и необыкновенным евреем, карикатуристом. Он правая рука Луначарского и обещал всё сделать с заграничным паспортом.
695
(6) 19 апреля
Вторая репетиция. Идёт недурно. Оркестр устраивает овацию.
(7) 20 апреля
Когда я пришёл во дворец к Штернбергу, то оказалось, что меня желает видеть Луначарский. Его слова о Маяковском и чрезвычайно любезный приём. «Оставайтесь, зачем вам ехать в Америку». Я проработал год, а теперь хочу глотнуть свежего воздуха. «У нас в России и так много свежего воздуха». Это в моральном отношении, а я сейчас гонюсь чисто за физическим воздухом. Подумайте, пересечь великий океан по диагонали! «Хорошо, напишите на бумажке, мы дадим вам необходимые документы».
В ожидании этих документов я сидел в кабинете Луначарского, а приём продолжался. Была делегация от писателей во главе с Сологубом, была делегация от молодых поэтов, от трудовой интеллигенции о предоставлении им бесплатного проезда. Луначарский вёл приём весело, шутил, но терял много времени на пустяки. Лицо невзрачное, говорит немного картавя, вроде детей. В половину третьего я вскочил, говоря, что надо идти. Луначарский подумал, что я обиделся, что меня заставляют долго ждать и сказал: сейчас, сейчас вам выдадут. Но я объяснил, что через полчаса публичная генеральная репетиция моей новой симфонии. Он очень заинтересовался и сказал: как жаль, что у меня назначено заседание, я бы с удовольствием приехал послушать. Я ответил: но вы можете опоздать на заседание, симфония идёт пятнадцать минут. Приезжайте! Он сказал: а и вправду, я приду. Когда я пришёл к капелле, его автомобиль стоял перед ней. Я дирижировал хорошо и оркестр играл, хотя не безукоризненно тонко, но живо и чисто. Когда я стал за пульт, то из верхнего окна луч солнца упал мне на голову. У меня пошли лиловые круги в глазах, но мой поклон говорил, что это было приветствие солнца солнечной симфонии и мне. Об этом и автограф Черепнина в мою деревянную книгу. Обед у Сувчинского, очень милая компания и чествование меня за симфонию. У Дидерихса связи со всей Южной Америкой, и впрямь, не поехать ли мне в Буэнос-Айрес?