Допрос начали только в одиннадцать, а в двенадцать чиновники уже пошли завтракать, прокушав до часу. Первых увели спрашивать четырёх богатых евреев, которых промучили три часа и дали свободу. Затем отпустили после допроса семью румынских евреев, а голландскую чету задержали до выяснения и интернировали на острове. А в четыре часа объявили, что присутствие окончено, что мы будем ночевать здесь же на острове, в госпитале, а допрос будет завтра. Тут я разозлился совсем: эти черти работают четыре часа в день, а мы сиди и жди третьи сутки. Выйдя в вестибюль, я им крикнул по-английски: такие беспорядки - срам для Америки! Но они невозмутимо ответили «all right» и уехали в город, так как на острове они не ночевали. Нам разрешили гулять перед зданием, причём один из пленных здесь чехов рассказал, что он сидит здесь из-за своих потерянных бумаг уже третий месяц и завтра наконец будет освобождён. Здесь перебывали все: и английский полковник, и французский консул из Южной Америки с шестью детьми. Все возмущались, мужчины кричали и ругались, дамы рыдали, им отвечали «all right» и дня через три отпускали. Учреждение спокойное, деликатное, устроенное для контроля китайцев и японцев и совершенно не привыкшее к обхождению с европейцами, которых сюда стали таскать лишь с объявлением войны. Обижаться нечего, а надо терпеливо высидеть эти дни, тем более, что с вами вежливы, кормят ничего, ночью дают чистое бельё, а вечером позволяют гулять по скверу, усаженному пальмами и цветами. Чех нас очень успокоил. С Mr. Vernetta мы недурно спали в неимеющем больных госпитале. Вечером перед окном нам показался слон. Ночью он кричал.
725
(10) 23 августа
Разбудили в шесть. Зачем? Всё равно весь день слоняться из угла в угол, а чиновники начнут допрос только в одиннадцать.
Вчерашний слон оказался тряпками, а его крик - сиреной по случаю тумана. Утром в прохладном воздухе чувствовалось дыхание осени, и было жалко, что приходит зима. Чиновники приплыли в полдесятого и начали допрос в десять, на час раньше, чем вчера. Допросили третьего голландца, грека и чеха. Первых двух отпустили, а чеха интернировали до выяснения. Китайцев ещё вчера убрали в отделение для цветнокожих, где, как говорили, сидело до сорока национальностей азиатских и австралийских народов. Остались Вернетты и я. Я приготовился послать телеграмму Мак-Кормику, что арестован без объяснения причин и прошу о содействии. Завтра суббота - чиновники приезжают на два часа и в полдень уезжают до понедельника. Это становилось невыносимо. Кроме того, газеты сообщали, что большевики, объявив войну всем союзникам, арестовали многих американцев в Москве и Петрограде, а потому здесь, как ответ, могли держать русских сколько угодно. Но тут мне сделали объяснение, с которого следовало начать: допрос здесь производится от того так медленно, что они не получают резолюции от морской контрразведки, делавшей нам допрос на пароходе. Без неё они не могут начать свой допрос. Резолюция обо мне наконец получена сегодня, завтра утром они меня опросят, и если я удовлетворю их по всем пунктам, то отпустят. Я решил, что резолюция обо мне задержана от того, что там разбирались в моих многочисленных бумагах, письмах и рукописях, отобранных на пароходе для просмотра, и стал ждать завтрашнего дня. Вернетты очень удручались своим собственным положением. «Что же это за союзники, которые нас арестовали!» - восклицали они. Я их утешал.
(11) 24 августа
Утром мы несколько волновались: если сегодня во время двухчасового присутствия нас не допросят, то на два дня остров замирал и наш арест затягивался на неопределённое время, а пребывание на этом, хотя и красивом, острове, среди многих пленённых немцев и венгров, державших себя нахально, было неприятно, не говоря уж о неопределённости положения. Единственное утешение - темы для «белого» квартета, которые приходили в голову. Но в десять меня вызвали и подвергли часовому допросу. Спрашивали массу нужных и ненужных вещей, но некоторые вопросы были прямо шедевры:
- Сочувствуете ли вы в войне союзникам?
- Сочувствую.
- Сочувствуете ли вы большевикам?
- Нет.
- Почему?
- Потому что они взяли мои деньги.