Альтшуллер инструментует 9-ю сонату и «Poиme Satanique» Скрябина. Мне не очень нравятся приёмы Альтшуллера, но вот идея: инструментовать 5-ю Сонату! Она может выйти ослепительно. Скрябин никогда не мог выполнить своих полётов: то ему мешали средства фортепиано, то неумение владеть оркестром. Я думаю, из 5-й Сонаты я сделаю замечательную вещь.
(6) 19 сентября
Во всех газетах заметки про меня - результат вчерашнего пунша. А сам знаменитый композитор сидит с тремя чужими долларами в кармане и даже поухаживать ни за кем не может. (Я должен Николаю Титовичу; Н.Т., не подписав ещё контракта, должен Вернеттам, а Вернетты, не получив почему-то по их чеку, уже должны итальянскому консулу. Дедка за репку).
(7) 20 сентября
Сегодня первая порядочная победа: я играл чикагскому дирижёру Стоку и случайно бывшему здесь Ширмеру. Сток пришёл в экстаз, а Ширмер был сильно впечатлён. В результате - приглашение играть и дирижировать в Чикаго (ноябрь) и, по-видимому, в связи с этим, некоторые вкусные вещи, которые выяснятся на днях.
Ширмер, на которого я дулся за отсутствие обещанного пианино, (и в самом деле - подлость!) сказал, что завтра он пришлёт собственный рояль. Насчёт издательства, по-видимому, кое-что тоже выгорит. Будет рояль - сочиню несколько мелкотушек и снесу, а то что за чёрт, без денег!
(8) 21 сентября
Сидел дома и ругался, что нет рояля. Но сегодня суббота и раз до двенадцати не поспели, значит, прощай до понедельника. Сочинял без рояля. Надо мелкотушки для издателя, попроще. Сонатины или «Сказки». Но больше склонности к нескольким «Сказкам старой бабушки», - в которых сквозь дряхлость рассказывающей проскальзывают далёкие воспоминания. Был у нашего художника Анисфельда, который, не зная меня, позвонил мне, чем очень польстил. Он милый, но несколько странный и, на первый взгляд, не замечательный человек. Конечно, тысячи расспросов про Россию.
(9) 22 сентября
С Кучерявым был на Cuney-Island. где Луна-Парк и всякие развлечения. С наслаждением катался с Американских гор (здесь - «Русские горы»), с которых американцы носятся с ненашей скоростью. Тут же в первый раз передо мной разостлался новый друг - Атлантический океан. Когда я ездил в Лондон, ведь я его ещё не видел, а только Ла-Манш. Вечером у Сталя. Он по обыкновению интересно рассказывал про политические события, пережитые им в России. В американских газетах разоблачают большевиков как немецких шпионов и помощников. Сталь говорит, что это
736
неопровержимо.
Что делается в Петрограде - ужас. Лучше не думать - не поможешь.
(10) 23 сентября
Стоковский, дирижёр из Филадельфии и хороший музыкант, приглашает меня на концерт. Это второе очень приятное событие. Оказывается, он уже два года ищет мои сочинения, но нигде не может найти. Ширмер просил заехать к нему в офис. Я думал, насчёт издания, но оказалось всё насчёт того же несчастного рояля. Ширмер был любезен чрезвычайно, задыхался от астмы, и сказал, что Стейнвей, узнав про мой приезд, захотел сам послать мне рояль, который я получу дня через три. Я вышел в бешенстве и из первого уличного телефона ругал Шиндлеру Ширмера. Тот принял это на свой счёт и обиделся.
(11) 24 сентября
Миша Эльман, нью-йоркское знакомство, миллионер благодаря своей скрипке, всё ещё «Миша», несмотря на свои тридцать лет и лысую голову, неприятный крикун с высоким сопрано и махатель обеими руками - таков чемпион шахмат из среды музыкантов. Поэтому мне доставило особенное удовольствие выиграть у него партию.
(12) 25 сентября
Шиндлер, которому объяснили, что я вовсе кричал не на него, а через его голову на Ширмера, угощал меня завтраком и говорил, что если у меня мало денег, то он может предоставить в моё распоряжение сто шестнадцать долларов, хранящихся у него для «политических». Эти деньги всё равно некому посылать теперь, а я, как не большевик, юридически являюсь «политическим», поэтому он мне достал их на месяц, а затем я разбогатею и верну.
(13) 26 сентября
Наконец приехало пианино, присланное Стейнвеем. Поэтому целый день сидел дома и сочинял «Сказку». После долгого лишения этого инструмента и сочинения за ним - первое время трудно сосредоточиться. Старая бабушка рассказывает, кашляет, шамкает, многое видит совсем не в том свете, в каком оно было. Но иногда проскользнёт яркое воспоминание о таких дорогих моментах, которые остаются в памяти так, будто они были вчера. Иногда же глубокий покой или мудрость обволакивают её рассказ.