Позавчера, после долгого перерыва, я встретил её на ученическом вечере. К удивлению, Рудавская была одна и стояла на балконе. Когда я пришёл опять на балкон, она снова была одна. Я подошёл к ней. Рудавская мало-помалу разболталась. В конце концов собралась квадратная компания из нас двоих, Садовской и какого- то военного медика, и мы недурно продурили полвечера.
Весь март месяц болен мой отец. И это набрасывает тень на всё остальное. Были дни, когда доктора считали положение его безнадёжным, - тогда совсем наступал мрак. Теперь ему как-будто лучше. Следовательно, проясняется и горизонт моего настроения.
В Консерватории - ничего особенного.
Есипова была нездорова и занятия у неё несколько ослабли. У Черепнина готовятся к концерту. Кажется, я буду дирижировать «Лирическую поэму» Глазунова. Должны бы поставить ещё мои два хора, да певицы опять заняты оперой. Впрочем, есть надежда поставить хоры у графа Шереметева в будущий сезон, так что я не очень горюю, что меня снова надувают с хорами в Консерватории. Собрались у меня как-то экс-«современники», сделали честь. Медем, Нурок, Крыжановский, Николаев. Слушали Симфоньетту, Сонату, этюды - и всё похвалили. К удивлению, даже Сонату. Нурок обещал «подогреть» Оссовского для издания Сонаты.
Отдаю им визиты.
Касательно наших консерваторок, то никаких определённых течений нет. На первых местах стоят Рудавская, Паласова и Ганзен. Я их встречаю с перерывами, по очереди: очаровательную Антуанеточку{34}, интересную и довольно своеобразную гречанку Паласову и Фриду Ганзен, которая всё-таки пришлась мне очень по вкусу.
Ещё одна особа, о которой я не говорил - Mlle Хаславская-Голубовская, или просто Голубовская. Прошлой весной она на экзамене Розановой безукоризненно сыграла «Вариации» Глазунова. Осенью нас познакомила Садовская. После этого мы потеряли друг друга из виду, а последнее время стали встречаться очень часто. Я люблю её общество. Она чрезвычайно интеллигентна как музыкант, да и вообще интеллигентная особа и поговорить с ней интересно.
Десятого числа играл мои сочинения на вечере журнала «Аполлон».
Организатором этого вечера был Нурок. Участники: Медем, Николаев, Стравинский, Каратыгин, выступившие со своими вещами. На прошлом вечере «Аполлона», говорят, играл Скрябин. За несколько дней до этого вечера получаю приглашение от Е.А. Зноско-Боровского - провести у него вечерок. Раньше я у него никогда не бывал, но постоянно встречал его в Шахматном Собрании, он очень мне нравился, кроме того, мне надо было поговорить по поводу турнира по переписке, - я обрадовался приглашению и отправился. Каково было моё удивление, когда вместо общества шахматного, я встретил там общество исключительно артистическое.
Оказывается, что Зноско-Боровский - секретарь в «Аполлоне», и его гости в большинстве участники этого журнала. Мне впервые пришлось попасть в такое общество, и меня очень заинтересовала манера держать себя господ художников и артистов: прогуливаться по комнатам группами под ручку, вперемежку кавалеры с дамами, - всё это в высшей степени корректно, но с другой стороны очень свободно. Это было интересно, тем более, что всю мою будущую жизнь я проведу именно в таком обществе.
Итак, десятого я играл Сонату, «Сказку» и этюд (маленький). Помещение небольшое, обстановка интимная, слушателей человек полтораста, по приглашению, все из артистического мира. Из музыкантов «современники» in corpore, Черепнин, Штейнберг, несколько критиков и много прочих. Черепнин в последнее время уверовал в меня как композитора и музыканта, после того, как услыхал хоры и, главным образом, Симфоньетту. Теперь наши отношения резко изменились к лучшему. Он мне очень полезен тем, что распространяет в высших музыкальных кругах крайне благоприятные слухи обо мне. Я имел успех больше всех остальных, а музыканты превозносили меня. Даже Штейнберг любезничал. А некоторые критики, в том числе Тимофеев, писавший про меня в прошлом году, что «среди общего сумбура можно найти проблески некоторого таланта», подошли ко мне и отрекомендовались сами. Кое-кто - Нувель, Мясковский - нападают на Сонату и не хотят, чтобы я печатал её под Ор.1. Но, по-моему, эта Соната для меня именно идеал первого опуса. Нувель добавляет: не только первого, но даже минус первого. Всё равно я останусь при моём мнении. На этот вечер явилась слушать меня С.Эше. Её поразил тот «зверинец» из наших консерваторок, которых я собрал вокруг себя. Как это я могу ладить сразу со столькими хорошенькими барышнями, в том числе с Лёсечкой Глаголевой, которую она считает очень неравнодушной ко мне.