На Николаевской платформе меня встретила Antoinett'очка и первым долгом всучила розовый букетик. Мы дружно проболтали около часу, затем она поехала к себе, а я на Сергиевскую к Раевским, где, вероятно, проживу до маминого возвращения из Сухума, недели три.
Вечером созвонился с Захаровым по телефону и отправился к нему. Он был рад мне самым неподдельным образом, я тоже. Ему даже будто неловко было от радости. Колечке звонил, но он куда-то улетучился.
На другой день утром, несмотря на ветер и сырость, в Летнем саду состоялось свидание с Антошей. Мы гуляли чуть ли не два часа, промочили ноги, схватили насморк, очень нежничали и, расставаясь, уговорились встретиться на другой день в Консерватории.
Положительно мои письма мне выиграли Антошку! Я не ошибся, решив, что летом, несмотря на всю Антошину неровность, надо ей писать аккуратно и мило, и хоть и досадно подчас писать, но не получать ответа, зато осенью оно может отговориться с толикою. Так и вышло.
Распростившись с Рудавской в саду, я отправился в Консерваторию.
Разница с прошлым годом: тогда я шёл в Консерваторию для того, чтобы попасть в тот мир, который так меня интересует, представители которого меня так занимают, где за моё отсутствие случилось много нового, где многие лица мне симпатичны и интересны.
Теперь - я уже повидал Захарова, повидал Рудавскую - главных представителей среди друзей и подруг. Новости тоже узнал. Остаётся уж всё дополнительное.
Был в этот день урок Есиповой, но не моей группы. Анна Николаевна только что открыла свои занятия. Впрочем, в этот день занималась на дому.
Встретил: Лёнечку Николаева, Сашеньку Боровского. Володечку Дешевова. Все они милейшие ребята, мои большие друзья, со всеми мы расцеловались и радостно встретились. Боровский играл на Рубинштейновском конкурсе и выиграл почётный отзыв, говорят - очень важничает и берёт по пятнадцать рублей за урок; но мил. Николаев приобретает преподавательскую популярность в Консерватории. Потешаясь, Захаров рассказывал, что теперь в Консерватории только и слышно:
- Вы куда?
- К Есиповой.
- А вы?
- К Николаеву.
Дешевов меня интересует как композитор; я слыхал несколько его вещей: это была ещё необтёсанная, но всё же очень хорошая музыка.
Затем видел самых старинных знакомых, утративших интерес; прошла мимо Алперс и не заметила меня или сделала такой вид.
Когда я перед отъездом в деревню написан ей о папиной смерти, сообщил свой адрес и просил писать почаще и побольше, она собралась ответить чуть ли не через месяц; мамаша-де была больна. Я всё же обиделся на Алперс и ответил ей только через три недели - запоздалым поздравлением с ангелом, отрывистым и туманным, и, несмотря на внешнюю любезность, далеко не любезным. Впрочем, она - милая девочка и семья у неё милая.
Придя в Консерваторию во вторник, я перво-наперво встретил Тоню Рудавскую, как она и обещала. Мне нечего было делать в Консерватории, ибо Анна Николаевна позволила мне играть вместо вторника в четверг. Антоша тоже кончила занятия, и мы вместе покинули здание. Я взялся проводить её в Чернышев переулок.
В четверг тридцатого числа был у меня первый урок у Анны Николаевны. Накануне я сидел и занимался дома; только вечером заглянул к Колечке Мясковскому. Оказывается, что в Российское Музыкальное Издательство он послал восемь романсов и из них приняли только один. Это уже хуже, чем я думал. Смотрел наброски его Второй Симфонии - ничего, но не больше. Конечно, он её блестяще разделает контрапунктически и она, в конце концов, станет очень интересной. В настоящее же время я только констатирую факт, что она не особенно интересна и не слишком самостоятельна.
В четверг пришёл в Консерваторию на есиповский урок; принёс «Авророчку» Бетховена. Я находил, что выучил её очень хорошо. Но Есипова в самом начале несколько раз оборвала меня по пустякам, а дальше заставила играть ужасно скоро. Лично я доволен моей игрой и, по-моему, сделал с прошлого года солидный успех.
Выйдя из класса, я встретил милую Тоньку, которая стояла и слушала меня за дверью. Тут же прогуливались Ганзен с Абрамычевой.
Ганзен очень подурнела: на шее, на чёрной тесьме появился лорнет, с которым она ежеминутно нянчилась. Я склонен думать, что это подурнение временное, но всё же факт на лицо, что это была уже не та очаровательная Фрида, какой она бывала в иные дни весной. Я почувствовал, что прошла пора увлечения ею, хотя ещё память об увлечении и осталась. Я разговаривал с ней весьма равнодушно и иронически осудил её желание кончать Консерваторию в этом году.