Итак, я пошёл к Варлиху в Придворный оркестр. «Сны» понравились чрезвычайно и он без дальнейших обиняков заявил, что сыграет их на ближайшем концерте новинок Придворного оркестра. Симфоньетта понравилась меньше, но понравилась, и её решили отложить до осени, но всё же с обещанием сыграть, если не открыто, то закрыто. Я ушёл, очень довольный моим успехом.
Прошёл месяц, и вот в половине апреля ко мне пришёл помощник Варлиха, Беллинг, с просьбой дать ему «Сны», партитуру и партии. Меня не было дома и он оставил записку, где сообщил, что завтра первая репетиция, а через неделю концерт. Я был очень горд. На первую репетицию я пришёл с Мясковским, и в первый раз услышал мои «Сны», так как во время консерваторского исполнения я ничего не слышал. И как приятно было слушать после Консерватории, когда хороший оркестр ничего не фальшивил. Только темпы были не совсем те, да отвратительная акустика зала Придворного оркестра давала себя чувствовать. «А хорошая музыка», - совершенно искренне сказал я Мясковскому, слушая «Сны». Он согласился с этим.
Однако «Снам» не было суждено попасть на этот концерт. Варлих через пару дней сообщил мне, что в их концерт «втиснули» (кто?) второго солиста, так что пришлось отложить «Сны» до осени. Я отнёсся к этому довольно равнодушно. Впоследствии Захаров передавал мне, что Беллинг говорил, будто «Сны» отставили потому, что они не понравились. Но опять-таки, кому же? Впрочем, я лично остался очень доволен, что прослушал их, а дальше - видно будет.
Между тем Черепнин дал мне очень хорошее рекомендательное письмо к Хесснну, который не так давно стал главным дирижёром у графа Шереметева. Я почему-то долго собирался и когда, наконец, пришёл к нему, то застал его на выезде в Ростов-на-Дону, где он дирижировал летним сезоном. Я успел сыграть «Сны» и несколько частей Симфоньетты. «Сны» имели ещё больший успех, чем у Варлиха, а Симфоньетта тоже весьма заинтриговала его. (В своём письме Черепнин налегал, главным образом, на Симфоньетту). Хессин предложил все свои услуги исполнять в Ростове - и уехал, видимо, заинтересованный. На лето мы предполагали съездить в Сухуми: Ростов был по дороге, а потому это предложение мне было очень на руку.
Что касается до пятого дирижёра. Кусевицкого, то я просил Оссовского познакомить меня с ним. Оссовский обещал, затем сообщил, что видел Кусевицкого и говорил ему, но Кусевицкий на некоторое время уезжает в Москву. А когда он вернулся, то произошло между ним и Оссовскпм нечто вроде размолвки - так это дело пока и отложилось.
Таков был мой поход против пяти дирижёров. Прибавлю к тому ещё одного, шестого, Канкаровича. Кстати, это самый первый ученик, с которым мне пришлось сидеть рядом на одной скамейке, когда я поступил в Консерваторию: и он и я вместе поступили в 1904 году на гармонию к Лядову. За все эти шесть лет у нас сохранялись довольно приличные отношения. Мы вместе кончили теорию композиции и вместе поступили в дирижёрский класс. Но тут он опередил меня и прошлой весной окончил. Осенью он получил директора симферопольского музыкального училища, где и находится по сию пору. Этим летом его пригласили в Павловск дирижировать тремя концертами, причём он предложил поставить мои «Сны». На днях я получил от него письмо, где он подтверждает своё обещание.
Последнюю зиму я стал настоятельно обдумывать, как мне устроиться с изданием моих сочинений. Я посылал Сонату и Этюды в Российское Музыкальное Издательство и к Юргенсону, но из обоих мест мне их вернули с отказом. В беляевское издательство мне дорога закрыта из-за состава его жюри (Лядов, Глазунов и Арцыбушев), да кроме того, там нет сейчас денег. Остальные, более мелкие издательства, мне мало улыбались. Я решил попытаться ещё раз поладить с Юргенсоном, но не письменно, а лично. В эту зиму я всё равно собирался в Москву, где меня приглашали играть сочинения на Музыкальной выставке Дейши-Сионицкой, по примеру прошлого года. Но выставку эту всё перекладывали: с января на март, с марта на апрель, а затем она совсем не состоялась. Тогда я решил действовать энергично и, как только отбыл экзамен у Есиповой, так сел в поезд и приехал в Москву, предварительно запасшись блистательным рекомендательным письмом от Оссовского к Юргенсону. Приехав утром в Москву, я поехал прямо к Глиэрам и отвёз свой чемодан, так как думал пробыть в Москве дня два; у Глиэров я всегда останавливался в таких случаях.
Ужасно было любопытно, когда за обедом глиэрша меня стала всякими косвенными путями отговаривать от моего намерения печататься у Юргенсона: и трудно, и плохо платит, и долго печатает, и не любит молодых композиторов, словом - печатайтесь где угодно, но не у него. А дело в том, что у Юргенсона печатается её супруг и теперь он у Юргенсона в фаворе, притом совсем незаслуженном: Глиэр пудами пишет всякую гадость, а Юргенсон пудами её печатает и хорошо платит, уж не знаю за что: верно, в провинции сбывает. Так вот, глиэрша боялась, как-бы не явились какие конкуренты и по возможности старается отваживать молодых претендентов.