Тем не менее я написал письмо Б.П.Юргенсону, прося его назначить мне аудиенцию, причём «позволил себе приложить» письмо от Оссовского. А сам тем временем пошёл к Куперу добывать партитуру «Осеннего». Купера я встретил на улице, он ужасно извинялся и хотел сам доставить партитуру на глиэровскую квартиру. Я ему сказал, что если он позволит, то я сам зайду к нему часов в семь.
Вернувшись домой, я нашёл посыльного, который принёс ответ от Юргенсона: Юргенсон ждёт меня в своём магазине в четыре часа. Я надел сюртук, забрал портфель и отправился. Извинившись, что беспокою его, я сказал, что хотел бы показать ему мои сочинения, дабы узнать его мнение об издательстве. Перешли к роялю, я сыграл Сонату, пару этюдов, «Воспоминания», «Порыв», «Шутку», «Сказку». Ему многое, видимо, понравилось, а, в конце концов, в музыке он понимает не очень, письмо от Оссовского имело больше значения. Вернулись в кабинет, он сказал, что согласен издать мои вещи и спросил, что именно я желаю. Я сказал, что под Ор.1 я хотел бы издать Сонату, под Ор.2 - четыре этюда, затем у меня есть комплект для третьего опуса: «Сказка», «Шутка», «Марш» и «Призрак», и намечен комплект опуса четвёртого, но переделка этих вещей ещё не совсем закончена: «Воспоминания», «Порыв», «Отчаянье» и «Наваждение».
- Сколько бы вы хотели за четыре опуса? - спросил Юргенсон.
Я ответил:
- Мне прежде всего хотелось, чтобы вы издали мои сочинения. Я считаю это достаточной честью для того, чтоб на гонорар смотреть как на вещь второстепенную. А потому я прошу вас назначить столько, сколько вы найдёте удобным.
Меня Оссовский предупреждал, что Юргенсон начинающим композиторам платит либо гроши, либо ничего не платит, что к этому надо быть готовым и не обижаться. Я помню, как год тому назад у меня с Л.В.Николаевым зашёл разговор об издательстве, причём Николаев взял мою Сонату, повертел её в руках, как-будто взвесил, и проговорил со своею полуулыбочкой: «Рублей пятнадцать дал бы за неё Юргенсон...». Я принял это за насмешку и не придал особого значения. Далее, когда я думал об издательстве, меня прямо бесила мысль, что мне за первые опусы заплатят немного, а, без сомнения, на Сонате, которая рано ли, поздно ли должна здорово разойтись, наживут кучу денег. Но затем я успокоился, а когда ехал в Москву, то думал: ты только издай меня, а деньги уж не так важно. В самом деле, ведь говоря по чистой совести, не всё ли равно, получу я на двести-триста рублей больше или меньше?
Мама, имея бумаги Северо-Донецких дорог и всякие другие биржевые бумаги, каждый день испытывает колебания их биржевой цены на пятьсот-восемьсот рублей, ведь у нас денег не в обрез, чтобы гнаться за ста рублями. Мама даже предлагала мне издать Сонату за свой счёт. Но, конечно, обидно, в принципе, получить гроши. Что делать, надо мириться, ведь и Юргенсон пока не знает, кого он издаёт, талант или его суррогат.
Итак, в ответ на мои слова. Юргенсон прикрыл глаза рукою и принялся высчитывать. Минуты через две он сказал, как-будто несколько неуверенно:
- Я вам могу дать сто рублей за них.
- Пожалуйста, - не колеблясь ответил я.
Он сейчас же взял бланк с условиями и написал его. Я получил сто рублей и подписал отречение. Условия прямо ужасные по их подробностям, и я ни за что не подписал бы их, если-б они не были печатанными и, следовательно, не были бы одинаковы для всех авторов. Сонату я сейчас же оставил Юргенсону, а остальные вещи обещал прислать в ближайшем будущем, так как требовалось привести их в порядок. К осени Юргенсон обещал выпустить их из печати - и мы простились.
Я сел на извозчика и поехал к Танееву. По дороге думал об издании и не знал, радоваться ли мне или нет. Уж очень было стыдно, что так мало я получил: Соната и двенадцать пьес - сто рублей! Соната - пятнадцать рублей, а пьесы - по семь рублей! А ведь через несколько лет я получил бы за то же полторы тысячи рублей... Но к чёрту скряжные расчёты. Юргенсон сказал, что раз он начал печатать композитора, то он и партитуры печатает.
Танеев был не совсем здоров, он вывихнул ногу и лежал в постели. Тем не менее очень любезно принял меня и сейчас же заговорил, что он ужасно жалеет, что ему не удалось повидать Юргенсона после того, как Юргенсон в декабре, несмотря на танеевскую рекомендацию, оставил без внимания присланные мной сочинения. Я ответил, что дело окончено и рассказал про сделку с Юргенсоном.