Показывал Сергею Ивановичу «Сны». К сожалению рояль стоял за пять комнат и играть было оттуда трудно, а партитура «Снов» была написана карандашом, и Сергей Иванович с трудом разбирал её без рояля, не говоря уж о том, что общего впечатления не могло получиться. Сначала он сделал пару очень дельных замечаний в мелочах, но потом начал придираться ко всем новым стремлениям и подымать их на смех. Например, во второй теме: почему внизу всё время до, когда тема уже перемодулирована в до-диез?
Не дав досмотреть «Сны», я сыграл ему Этюд №3. Он похвалил мою фортепианную технику и исполнение, самою же музыку не выругал, но и не похвалил, и добавил, что из пятой комнаты очень трудно слушать вещь, где так быстро сменяются хроматические гармонии. Затем я показал «Воспоминания» и снова попал под град насмешек. Я вынул часы - было без четверти семь, а в семь к Куперу, езды же полчаса. Я быстро сорвался с места и стал прощаться. Танеев понял это иначе.
- Вы на меня, Сергей Сергеевич, уж очень не сердитесь за то, что я вас так...
- Да нет же, что вы, Сергей Иванович! Мне очень интересно... Только я обещал в семь часов к Куперу...
- Заходите завтра, если не уедете.
- Непременно, Сергей Иванович, если только сегодня вечером не уеду в Петербург.
Я поехал к Куперу. Получил «Осеннее» и второй экземпляр «Снов». Купер был по обыкновению мил, советовал мне обратиться по его рекомендации к Mme Керзиной, чтобы выступить на её камерных концертах со своими фортепианными вещами, но ни словом не обмолвился о том, что где-нибудь продирижирует мои вещи.
От Купера я поехал к Сараджеву. Мне Глиэр давно советовал обратиться к нему как любителю новинок и хорошему дирижёру. Летом он должен был дирижировать симфоническими концертами в Сокольниках и весной заезжал в Петербург и справлялся у Крыжановского, нет ли новых композиторов и вещей. Тот указал на «Молчание» Мясковского, которое Сараджев и взялся исполнить в конце мая, но про меня Крыжановский почему-то смолчал.
Сараджева я не застал дома, оставил ему «Сны», «Осеннее» и Симфоньетту, кроме того, письмо, и вернулся домой к Глиэрам. Было десять часов вечера, я поспел ещё на курьерский поезд и уехал назад в Петербург.
Через десять дней в Петербург заезжал Глиэр и по моей просьбе привёз партитуры обратно, причём сказал, что Сараджев играть их не будет, программа на всё лето уже составлена. Ну, не будет, так и не надо, очень жаль.
Прошло ещё десять дней и Колечка Мясковский собрался в Москву слушать свою «Сказку» («Молчание»). Я проводил его на вокзал и было отрадно видеть Колечку таким радостным и помолодевшим. Для дешевизны он хотел поехать в третьем классе, но публики ехало так много, что ему пришлось уехать в первом.
В Москве его приняли с огромным почётом: Сараджев, издатель журнала «Музыка» Держановский и другие. То, что произрекал Мясковский, слушалось как изречение оракула, а он растрезвонил про меня, говоря, что чуть ли не история музыки заклеймит их пятном, если они не будут меня выдвигать... Словом, через три дня я получил письмо от Мясковского с просьбой прислать «Осеннее» и «Сны».
Оказывается, что тогда Сараджев и не видал моих партитур. Вместо него смотрел кто-то другой, не помню, композитор и заноза. Я послал обе партитуры и, вернувшись, Мясковский сообщил, что он ручается, что этим летом пойдут «Сны», а то и обе пьесы (жаль, что их нельзя ставить на одном концерте ввиду того, что обе в ми-миноре, обе туманны и мечтательны), а в будущем году я приглашён играть мой Концерт, который ещё не написан. Спасибо Колечке. Его «Сказка», к изумлению, имела успех у публики, сам он почти доволен своею вещью, но на предложение напечатать её у Циммермана - отказался.
На Рождество, когда мы с Захаровым навещали Анну Николаевну, она сказала, что составляет программу своему классу для экзамена, и предлагает нам выбрать вещи для себя. Я просил дать мне срок. Сначала я не знал, что взять, но затем вспомнил вдруг о сонате Листа и мне с удивительной ясностью представилось, что именно эту сонату я должен выучить и сыграть на экзамене: это как раз мой стиль, и ни в чём другом, как в этой сонате, я смогу показать себя во всей своей силе! С этим предложением я и пошёл к Анне Николаевне. Анна Николаевна отрезала, что эту сонату она терпеть не может, а так как я не мог выбрать ничего лучшего, то буду играть вторую и третью части Концерта Грига. Я, елико возможно, протестовал и добился того, что мне позволили принести в класс и Грига, и Листа, на выбор. Но Лист ужаснул Анну Николаевну своею длинной и пришлось играть Грига.