– На заводе работал, пил, чуть ли не каждый день. Сижу дома перед бутылкой. Раз – закончится! Ты ее в мусорный бак. А хочется, чтоб она снова полной стала… Сказал себе как-то: "Все, хватит!" Пришел день на другой на завод, а тама мне литейщицы и восклицают: "Ой, батюшки! А ведь ты трезвый что ли?! Ты, может, где лечился от выпивки что ли?!" А я им: "Какой там лечился! Сказал себе: "Нет!" и прекратил!" А они прямо остолбенели: как это я сам пьянствовать перестал. Меня раз и к начальнику цеха вызвали. Выхожу из кабинета его с подарком. Все еще больше удивляются! Да так, что мне аж смешно стало! – Витя заулыбался и повернул лицо в мою сторону. Я восхищенно одобрила его силу воли.
Витя слегка погрустнел, когда речь зашла о Киргизии, где он родился и работал на заводе.
– Там, – говорил Витя, – наречие другое. Не так как здесь. В Киргизии любой русский "ТАшкент" скажет. Ну, ему то можно! А местные по-другому, через "О" – "ТОшкент". Или еще чего говорят – все через "о". Я тоже говорил, а теперь отучился. Я же здесь уже 7 лет живу…
25 июня, понедельник. Человек-Сарай
Вчерашний разговор с Витей странным образом преобразился в нечто, что сложилось у меня в следующие слова:
Человек-Сарай.
Он был в замешательстве
И шел в никуда.
Наскучил ему его быт.
Он нес по дороге,
не зная куда,
Свой сокровенный секрет.
Ему надоели и дом, и семья,
Знакомые люди и даже друзья.
Всю жизнь, прожитую во зря,
Стремился он сломить.
Удрать, бежать, нестись,
Скакать, ползти в изнеможении,
Но дух спасти от скуки и томления.
Он шел сквозь горы, по полям,
По рощам и лугам.
Искал он то, что бы его
Направило во свет,
Куда дорогу суждено прокласть,
Только не всем.
Но он стремился то постичь,
Что надобно ему
Для тех свершений, что ему
Приснились наяву.
И он нашел то, что искал —
В пустом лесу,
Под тенью звезд
Стоял Сарай.
И Человек, войдя в него,
Почувствовал себя творцом.
Сидит в Сарае до сих пор
Счастливый Человек:
Мечтает, молится, грустит
На сене Человек-Сарай навек.
Вторник, 26 июня. Чукотский летописец
Мы в полном составе: Общество шмелей-холостяков, Сеньора Соsа соn Ко и собственно я, Человек-Сарай.
Небо покрылось тучами,
Словно пеною грязною.
Птицы летают черные,
Будто крапинки-звездочки.
В прошлом году моим излюбленным местом были мостки. Я сидела у самой воды, писала слегка в рифму и рисовала о том и то, что происходило вокруг. Как чукотский летописец.
Стоит рыбак на берегу.
Щебечут птицы надо мной.
Но вот затихли голоса —
Перекричал их шумовой
И громыхающий в ушах
Холодный ветер над рекой.
Мне холодно, но я сижу
И уходить не собираюсь.
Пусть насморк будет,
Пусть простуда.
Но с этим не сравнить то чудо,
Когда сидишь на берегу.
Ну, удочка!
Ну, палка удалая,
Со взмахом режущим волну
Ты убиваешь трех одним ударом:
Червя, пресклискую рыбешку
И, главное, – царящую речную тишину.
Вся речка небом почернела,
Трава закисла в зелени.
Все, что крутится на языке, нужно вкрутить в бумагу.
Среда, 27 июня. Эротический роман как теннисная ракетка
В Обществе шмелей-холостяков объявился маньяк, который стал меня атаковать. Он пытался согнать меня с Центрального отверстия Сарая, но он не оценил противника, Человека-Сарая. Несколько раз мне удалось прихлопнуть его Эротическим романом 18 века, но он, проныра, выбирался из-под него и снова за свое. Я его отбивала эротическим романом, как теннисной ракеткой, а он, каучуковый, отскакивал – живучий шмель!
И второй появился! Это был жестокий бой, но без потерь с моей стороны, не зря же я занималась теннисом!
– Вы, что чокнулись совсем? – спросила я шмелей, грозно поднимаясь и орудуя изо всех сил романом маркиза де Сада. – Я же не просто здесь сижу! Я же Человек-Сарай!
И тут я, наконец, поняла, в чем дело! Я сидела, прислонившись к куче сена, и заслоняла спиной щель между сеном и стеной Сарая – вход в дом Общества шмелей-холостяков! Я стояла и смотрела, как шмели влетают и вылетают, и недоумевала, как я могла забыть, что у них там вход, и как мне повезло, что они не набросились на меня с тыла всем Обществом.
В итоге я села напротив их парадной, под покачивающуюся балку, в принципе она еще крепко держалась.
Это был первый день моего сарайства, когда меня не навестил Саша. Я была немного удивлена, но и рада, что меня не отвлекают.
Четверг, 28 июня. Костер в олешнике
Мои соображения насчет Саши постоянно меняются: то он кажется мне стеной, от которой отскакивают все мои подачи, то в его молчаливом присутствии я нахожу что-то интригующее и привлекательное, то я проникаюсь к нему любовью и обожанием, когда он говорит, что ему очень интересно меня слушать (хотя по его виду я бы ни за что не сказала, что это правда).