– Чудесно.
Чосер снова углубился в чтение.
«Гильом такой прекрасный молодой человек! Мы не устаем дивиться тому, как он взрослеет и развивается. И все же есть в нем что-то такое, какая-то тяга к уединению, может быть, которая заставляет его не подпускать никого слишком близко к себе. Алехандро думает, что какую-то темную часть его души не отпускает тревога: вдруг его снова увезут от семьи или кого-то, кого он любит, отберут у него. Я каждый день молюсь, чтобы он поборол эти чувства, если они на самом деле владеют им».
Чосер вздохнул и перевернул страницу.
«Сегодня Авраам Санчес покинул наш мир. Мой муж был рядом с ним, когда этот замечательный старый человек испустил последний вздох. Завтра мы предадим его тело огню. Это против еврейских правил, но в Нанте нет еврейского кладбища, а расспрашивать, есть ли где такое поблизости, мы не осмеливаемся из страха обнаружить себя. Бог знает – мы оплакали его, как положено; только это и имеет значение…»
И снова Чосер поднял взгляд от дневника.
– Значит, отец жил с ним.
– Да. Де Шальяк во время одной из своих поездок в Авиньон привез старика. Какой это был радостный день!
– Могу себе представить. – Чосер прочел еще несколько строк. – Здесь описаны и другие радостные события.
– Ну конечно… хотя и горькие тоже.
«„Хирургия“ завершена! Чтобы отпраздновать это событие вместе с отцом Ги, мы поехали в Париж. Столько сил было вложено в ее создание! Уверена, она выдержит испытание временем. Пройдут столетия, но лекари по-прежнему будут искать и находить на ее страницах мудрость и красоту.
Однако пока мы были там, Бог призвал Ги де Шальяка к себе. Потеряв своего самого дорогого друга, мой муж был безутешен. Мы не могли принять участие в похоронах, что нас до крайности огорчило, но слышали, что это было выдающееся событие – сам Папа Урбан присутствовал.
Прежде чем покинуть Париж, мы усердно трудились почти две недели и, по милости Божьей, сумели сделать полную копию „Хирургии“. Возвращаясь в Нант, мы взяли ее с собой. Сразу же по возвращении мой добрый муж пошел в маленькую церковь и, хотя это против его веры, поставил свечку за упокой души де Шальяка. Он горько, не стыдясь своих слез, оплакивал нашего любимого учителя и друга. И, поскольку мы скопировали „Хирургию“ как она есть, то есть на французском, мой муж взял на себя труд ее перевода на английский. На это у него ушла большая часть следующего года, но мы несказанно горды тем, что тоже приложили руки к созданию столь замечательной работы…»
– Он что, никогда не давал себе передышки? – спросил Чосер.
Кэт рассмеялась.
– Да, насколько я помню. И, боюсь, в этом смысле оказал влияние на моего сына, хотя они и не родня по крови.
«Гильом непрестанно вырезает из дерева; он сделал для нас письменный стол из черного ореха, и, клянусь, я никогда не видела вещи прекраснее. Мы держим в нем свои бумаги, хотя их и немного. Каждый день, сделав очередную запись в этот дневник, я убираю его в один из выдвижных ящиков, зная, что он будет там в сухости и безопасности…
Наша дорогая Кэт стала несравненной акушеркой; никто лучше ее во Франции не может так умело и заботливо способствовать появлению ребенка на свет. По этому поводу ее часто приглашают в дом семьи де Ре, причем никто там понятия не имеет, что вопящих младенцев у их женщин принимает дочь английского короля. Вчера с ее помощью появилась на свет тройня, и, по милости Господа нашего, все они выжили. Алехандро говорит – это знак, что Бог покровительствует нам…
Сегодня годовщина нашей свадьбы. Мой дорогой муж подарил мне книгу англичанина Джеффри Чосера, который вместе с ним участвовал в заговоре с целью помочь нашей дорогой Кэт сбежать из Англии. Бог да благословит и сохранит этого храброго, мужественного, замечательного человека! Книга восхитительная. В ней множество удивительных героев, каждый со своей историей, каждому есть что рассказать.
Вот только „История лекаря“ мне не понравилась. Хотелось бы лучшего конца».
И последняя запись, датированная 8 сентября 1393 года:
«Моя душа пуста, в ней не осталось места для радости. Вчера у моего мужа Алехандро Санчеса случился удар. Он находился в своем кабинете, который создал по образцу того, что был у его покойного друга де Шальяка. Поместив на стеклянную пластинку немного крови, он добавлял в нее то одно, то другое и тщательно оценивал результаты своих экспериментов; это была кровь женщины, перенесшей чуму, но выжившей. „Я уже видел такое много лет назад в Англии, – говорил он мне, – и должен разгадать эту тайну“.
До самого последнего мгновения мой дорогой, любимый Алехандро стремился к знаниям и делал все, чтобы облегчить жизнь других людей, неважно, христиан или евреев. „Все мы дети одного Господа“, – не раз говорил он и прожил свою жизнь в полном соответствии с этим убеждением.
Поэтому, Господи, молю, чтобы Ты, в своей бесконечной мудрости, нашел способ снова привести похожего человека в наш мир, который под его удивительным воздействием станет лучше».
Сэр Джеффри Чосер остановил коня перед огромными дубами, сделал глубокий вдох и только после этого проскакал под аркой из сплетенных ветвей. Поднялся ветер, но не такой резкий, какой подул во время его прошлого визита. Дорожка к дому выглядела иначе – гораздо короче и без выступающих из земли корней. Может, это таинственное место обладает властью со временем изменять себя? Такое, по крайней мере, складывалось впечатление.
Выехав на поляну, он увидел старую женщину в красной шали среди выводка цыплят. Она подняла на него взгляд и приветственно улыбнулась.
– Ты уже бывал здесь.
– Как вы узнали, матушка?
– Это написано у тебя на лице. Я Сара, как ты знаешь.
– Джеффри Чосер, к вашим услугам, мадам.
Он почтительно поклонился.
– Ах, поэт! Ну, пойдем в дом. Ты позабавишь меня своими чудесными рассказами, а я дам тебе напиться. Сегодня жаркий день, и, не сомневаюсь, тебя мучает жажда.
Чосер, однако, остался на коне.
– Спасибо, но до захода солнца у меня еще много дел. Я приехал, чтобы передать вам кое-что. Вы умеете читать, матушка?
– А как бы иначе я узнала, что ты поэт?
– И писать тоже?
– Умею.
– Замечательно.
Чосер достал из сумки дневник Филомены и протянул Саре. Она открыла его, пробежала взглядом по некоторым страницам и снова посмотрела на Чосера.
– Это не стихи.
– Нет, но тем не менее очень занимательный рассказ. Его написала жена лекаря, который когда-то оставил здесь свой дневник…
– А-а, слышала, слышала. Моя мать, уже в глубокой старости, говорила об этом дневнике часто и с большим восторгом, но я сама так и не удосужилась проверить, здесь ли он.
– Ну, если так, толку вам от этой тетради не будет. Жаль. Его дочь думала, что, может, она вас заинтересует.
Он протянул руку за тетрадью.
Сара подозрительно смотрела на него, поглаживая подбородок.
– Я, пожалуй, еще раз поищу среди вещей матери, – сказала она в конце концов. – Может, он и вправду где-то там.
Чосер улыбнулся.
– Прекрасно. Если вы случайно найдете его, то, может, будете так добры и добавите туда новые записи? – Он наклонился ближе, как бы доверяя ей огромную тайну. – Поверьте, он станет гораздо занимательнее, если вы это сделаете.
Ее глаза вспыхнули.
– Ага. Еще одна «История лекаря»? Остается надеяться, что у этой конец будет лучше.
Чосер поклонился.
– Ну, раз мы договорились, желаю вам приятного дня, матушка.
– А как же история?
Он улыбнулся.
– Она у вас в руках.
Он развернул коня и поскакал через поляну. Дубы пропустили его без малейшего дуновения ветра. В центре поляны он спешился, подобрал горсть земли, поднес к лицу и втянул острый запах. Потом благоговейно положил обратно и старательно втоптал ногой.