Алехандро снова обмяк в кресле, чувствуя, что потерпел в этом споре поражение.
– И что в таком случае мне делать?
– Прежде всего ехать со мной в Париж. Взять с собой мальчика. Там вы будете в безопасности, поверьте мне. Когда мы там окажемся, я отправлю своих людей разведать, как развиваются события. Потом мы взвесим наши возможности и обдумаем, что делать дальше. Как только о помолвке будет объявлено, многие поедут в Англию. Вы вполне можете затеряться среди них.
– И быть узнанным.
– Конечно, риск есть.
– И что я смогу сделать с малышом на руках?
– Если мы решим, что это разумно, он может остаться в Париже, в моем доме, и жить среди слуг. – Де Шальяк помолчал, давая Алехандро возможность обдумать свое предложение. – В данный момент его святейшество пребывает в добром здравии, и вообще он не такой требовательный пациент, как его предшественники. Я попрошу его отпустить меня в Париж в интересах работы над «Хирургией». Не сомневаюсь, он пойдет мне навстречу. Вы можете ехать как мой помощник; это, наверно, разумнее всего.
Он не стал говорить Алехандро об уже полученных от своих людей сведениях, что король приказал с удвоенными усилиями искать лекаря-еврея, найти его и доставить в Англию. О таких неприятных вещах можно сообщить и позже, уже оказавшись в Париже.
Неожиданно он вздрогнул и раскашлялся. Взгляд Алехандро мгновенно метнулся к нему.
– Вы бледны, коллега. – Он встал, подошел к де Шальяку и пощупал его лоб. – Да у вас лихорадка!
Де Шальяк оттолкнул руку Алехандро.
– Слишком сильные эмоции. Видите, что они делают с человеком? Не пренебрегайте моим советом, действуйте спокойно и осмотрительно, а не то вам грозят печальные последствия.
Алехандро промолчал; такова натура де Шальяка – командовать им, и теперь он не станет обижаться, как когда-то. Он снова сел в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза, угнетенный серьезностью ситуации, в которой оказался.
«И снова, – с горечью думал он, – мне приходится покидать безопасное место. И снова я должен бежать».
Глава 4
– Может, это просто отклонение в пределах статистической погрешности? – спросил Том.
– Конечно, – ответила Джейни, хотя и не слишком уверенно. – Найдется множество объяснений. Скопление неизвестных бактерий не обязательно предвещает проблему.
– Нужно поговорить с Кристиной. Сразу после обеда.
Возникла пауза того рода, когда два человека усиленно размышляют над одной и той же проблемой. И хотя их мысли двигались разными путями, итог, причем весьма неутешительный, был один и тот же: «Как нам уцелеть?»
Рука об руку муж с женой зашагали к дому и вскоре достигли той самой возвышенной точки, откуда закат так манил Джейни своей красотой. Последние лучи солнца сквозь голые ветки деревьев падали на долину и плясали оранжевым золотом на спокойной воде. Том взял Джейни за руку и заставил ее остановиться.
– Нам пора возвращаться, – сказала она.
– Подожди. Просто постой рядом и порадуйся вместе со мной.
Он притянул Джейни к себе. Поток душевного тепла и ощущения безопасности омыл ее, мгновенно рассеяв все тревоги.
– Иногда я спрашиваю себя, будут ли закаты так же прекрасны, когда из атмосферы улетучатся все загрязнения, – задумчиво произнес Том.
– Что ты имеешь в виду?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Никаких автобусов, никаких автомобилей, никаких электростанций на угле.
– Может, где-то они еще есть.
– Ты мечтательница, любовь моя. Их больше нет.
– Этого мы не знаем.
Том сжал ей руку.
– Ну, надеюсь, ты права. И если кто-то уцелел, то настроены они дружелюбно.
Они стояли, наслаждаясь сияющим спокойствием момента.
– Я чувствую себя такой незначительной, когда смотрю на мир отсюда. Конечно, в эти дни чувствовать себя незначительной – мое обычное состояние, но это другой, лучший род незначительности.
– Ага, – сказал Том. – Незначительная часть огромной вселенной, а не незначительная часть пищевой цепочки.
Это замечание заставило ее улыбнуться.
– Кстати, о пище. Курица уже наверняка готова.
Они оставили закат догорать в одиночестве и свернули на вымощенную кирпичом дорожку.
Стоило им войти внутрь, как из-за угла выскочил Алекс и прыгнул в объятия отца, не обращая внимания на то, что одна нога у того еще в сапоге, а другая уже нет.
Сара ненамного отстала от приятеля; Джейни обняла худенькие плечи девочки, любуясь изумительными рыжими волосами, россыпью веснушек и улыбающимся щербатым ртом.
– Покажи мне свои ямочки, – попросила она.
Сара зажмурилась и широко улыбнулась. Совершенно одинаковые ямочки на обеих щеках неопровержимо доказывали, что она дочь Кэролайн Розов.
– Кто хочет посмотреть, как я умею сворачивать трубочкой язык? – спросила девочка.
– Хвастунишка! – закричал Алекс.
– А ты так не умеешь! – поддразнила его Сара.
– Ну и что?
– Хватит! – Из-за угла появилась Кэролайн. – Это не талант, Сара, просто врожденная черта и, кстати, совершенно бесполезная. Отправляйся мыть руки.
Алекс вытянул язык, никак не желающий сворачиваться трубочкой. Сара сделала ему «нос», посмотрела на мать и сказала:
– Но мы уже мыли руки, когда пришли.
– Вымой снова или окажешься в темной спальне, пока все остальные будут обедать.
Алекс вопросительно посмотрел на Джейни.
– И ты тоже, – сказала она.
Дети с ворчанием убежали.
– Прямо как в Средние века, – с улыбкой сказала Джейни.
– В те времена знали, как растить детей. – Кэролайн посмотрела на Тома. – Как Конфетка?
– Копыто все еще немного чувствительно, но, я видел, Эд выводил ее сегодня днем, и внешне она выглядела неплохо. Похоже, кризис миновал, благодаря твоей заботе.
– Это хорошо. Ну, наверно, пора есть.
Привлеченные звуками и запахами еды, со всех сторон начали стекаться люди, и вскоре обитатели лагеря расположились за длинным столом. Обсыпанная мукой Элейн и пахнущий деревом Терри подвинули к столу кресло, в котором сидела его мать, страдающая болезнью Альцгеймера. Патриция, дочь Элейн и Терри, устроилась справа от бабушки, засунула ей за воротник салфетку и нежно похлопала по плечу. Эд Голочак, бывший водитель «Федерал экспресс», по характеру немножко нелюдимый, уселся рядом с Патрицией и одарил ее скупой улыбкой. Еду передавали из рук в руки, разговаривали о том, что происходило днем.
«Ну, прямо Уолтоны»,[3] – подумала Джейни, наблюдая за этой сценой сквозь кухонную дверь.
Свои новости она сообщит потом, сейчас не стоило нарушать драгоценное, хотя и почти неосязаемое единение, столь трудно достижимое в такой большой «семье». Она взяла последнюю тарелку, в основном с репой, и села между Томом и Алексом.
Джейни заметила выражение облегчения на лице Кэролайн, когда Том подробно рассказывал о кобыле, которой, с согласия Эда, Кэролайн сделала повязку с ватно-марлевым тампоном. Лечением заболевших коней должна была заниматься сама Джейни как врач, однако, едва обосновавшись здесь, они поняли, что любую работу лучше поручать неравнодушному человеку, не руководствуясь тем, у кого какая раньше была профессия. Кэролайн, биолог-исследователь, не хотела торчать в лаборатории, но с огромным удовольствием взяла на себя заботу об обитателях конюшни и сарая. Она доила коз, стригла овец и буквально по-матерински заботилась о двух уцелевших коровах из тех двенадцати, которые были у них вначале. Остальные погибли – до них добралась мутировавшая бактерия. Сначала заболела одна корова, за ней другие, от стойла к стойлу; все они проявляли симптомы, очень похожие на человеческую версию чумы. Когда осталось семь коров, их изолировали в надежде остановить распространение болезни. И все равно еще пять умерли.