Сегодня последний день в деревне. Ночью уезжаем. Как не хочется расставаться с деревней. Словно чего-то жаль, тоскливо сжимается сердце, как будто здесь остается для меня что-то родное. Вспоминаю прожитое здесь время, и так его становится жаль, что и сказать нельзя… Давно ли, думается, в праздничные дни играли в лапту около пруда, бегали, смеялись, как маленькие дети. Тогда я еще никого не знала, и меня тоже не знали. Я с интересом ко всем приглядывалась, знакомилась, стараясь завоевать доброе и простое отношение к себе деревенской молодежи. Вначале меня дичились, стеснялись, особенно мальчишки, держали себя со мной иначе, чем со своими девчатами. Вначале это мне было досадно, и я всеми силами старалась приучить их к себе. Это мне удалось. Я стала как будто своей, ко мне привыкли, да и я привыкла. И вдруг приходится расставаться, порывать со всеми привычками. Ребята и девчата настолько привыкли ко мне, что им трудно со мной расстаться. Как я уеду, так прекратится и уличное гулянье. Маня выходить не будет, остальные девчата и сейчас уже не выходят, работы много, а мальчишкам без девчат тоже гулянье плохое. Так, вероятно, и заглохнет улица до поздней осени, когда работа кончится и опять будут гулять.
Как только вспомню, что сегодня уезжать, так словно ножом по сердцу кто проведет. Тяжело, очень тяжело. Сегодня не буду ложиться спать и буду гулять на улице до самого отъезда. Буду прощаться со всеми. Тяжело, вероятно, будет. Не знаю, удастся ли проститься с Колей. Он еще вчера днем уехал с отцом в Вязьму и хоть говорил, что сегодня к вечеру приедут, но, возможно, и нет. Это уж будет плохо. Если я уеду и не увижу его, то я с ума сойду. Да и так-то, наверное, нелегко будет разлучаться… Сейчас буду продолжать неконченое вчера. Итак, пошли мы по улице. Шура с Маней скоро ушли домой, остались лишь мы с Колей. Ходили все по улице, а потом сели около Осипушкиных, против нашего дома на старом поваленном дереве. Наговорились за целую неделю. Домой я тогда пришла, кажется, часов в одиннадцать. Сговорились в субботу выйти оба. Но не пришлось, по совершенно непредвиденному случаю. Дело так было. Пошла я в субботу на огород помочь бабушке полоть картошку. Пололи мы, разговаривали, и вдруг бабушка спрашивает меня, кто меня провожал в воскресенье, когда ходили в Митино, и с кем я стояла против Колосковой избы. Вот тебе и раз, такого вопроса я не ожидала. Но нужно было отвечать. Стараясь говорить спокойно, не волнуясь, я ответила, что провожал меня Коля Антоновский и что с ним же я и стояла. Отпираться тут уж не было смысла. Откуда это бабушка узнала, я не знаю, и спрашивать побоялась, из боязни, что вдруг она тогда еще что-нибудь спросит. Спрашивать меня бабушка больше ни о чем не стала, а только предупредила, чтобы я была осторожнее и не позволяла себе ничего лишнего, а то смогут надсмеяться. Кроме того, прибавила, что Коля Антоновский озорной мальчишка и сам же после будет смеяться, хотя, может быть, между нами и не было ничего особенного. Потом она рассказала, что Коля гулял с Пашей Меларкиной, а теперь над ней смеются мальчишки, и что как бы не смеялись и надо мной люди[32]. Эти слова заставили меня серьезно задуматься. До сих пор я боялась только того, что узнают про мое гулянье наши домашние, и нисколько не думала о том, что надо мной кто-то будет смеяться. Теперь же я задумалась. Но увидела, что поздно об этом думать. Молодежь уже вся знает, что мы с Колей гуляем, и если это действительно здесь так заведено, что смеются над этими вещами, то, значит, мне не миновать худой славы. Почему мне этого раньше не пришло в голову? И потом еще, как это я понадеялась на мальчишку, которого очень мало знаю? Вполне возможно, что сам Коля будет после смеяться надо мной. Это меня пугало больше всего. Если что люди будут говорить, то можно отпереться, но если что будет Коля говорить, то отпереться будет трудно. В общем, я попала впросак и струсила не на шутку. Чтобы хоть сколько-нибудь отвести от себя подозрение, я решила до самого праздника Успения не выходить на улицу, несмотря на то, что дни оставались самые гулевые, суббота, воскресенье и понедельник. В субботу я не вышла, сказала Мане про свои опасения и про свое решение посидеть дома. Маня несколько утешила меня, сказав, что Коля не такой парень, чтоб самому трепаться о девчонке, с которой он гуляет. Это меня успокоило, но мало, и я решила на празднике сказать об этом Коле.
В воскресенье я тоже собиралась не выходить на улицу, но мне уже стало очень трудно пересиливать себя. Маню я еще днем предупредила, что не выйду, но вечером все-таки послала за ней Алексея, чтоб он позвал ее. Но она не пришла, сказав, что на улицу не выйдет. Я была сама не в себе, потому что ребят на улице было много и очень хотелось гулять. Вдруг слышу: идут с хутора ребята с гармонью. Тут уж я не утерпела, вышла на улицу. В чем была, только лишь посмотреть хоть немного на гулянье. Вдруг вижу: идет мимо Ольга, подошла ко мне и стала звать на улицу. Что тут делать, и гулять хочется, и перед домашними неудобно, потому что я еще днем сказала, что гулять не пойду. Поступать против своих слов не хотелось. Но все-таки решила выйти на минуточку. Надела валяные сапоги, пальто и пошла. Но гармони уже не было, она ушла в Митино, а с ней вместе ушли почти все ребята. Из наших ребят остался только Коля Антоновский. Я знала, почему он остается, но твердо решила этот вечер не гулять. Девчата, встревоженные гармонью, все повышли на улицу. Вышла и Маня. Под балалайку были устроены танцы. Я постояла немного и ушла домой спать. Все-таки у меня хватило силы воли не гулять этого вечера.