Сели вчера обедать, и вспомнился мне другой обед, и опять слезы. После обеда пошла к Марусе. Хотела было рассказывать ей про свое житье-бытье в деревне и не могла. Одна лишь мысль о деревне заставляла мое сердце больно ныть и вызывала на глаза слезы. Вот и сейчас, ела горох, который мы привезли из деревни, и вспоминалась мне та поляна, где мы его рвали, и опять слезы. И так каждую минуту. Чуть дам волю своим мыслям, унесутся они в небольшую деревеньку, в старую маленькую избу, глянут там на старого дедушку, бабушку… Опять заплакала, прямо нет возможности писать. Да и что писать? Разве можно на бумаге выразить ту тоску, то беспредельное горе, которое сейчас у меня на сердце? Конечно, нельзя. И сотую долю того, что есть на сердце, не выразить на бумаге. Пишу потому, что нечего делать, что очень тоскливо и не с кем поделиться горем[33]. Если бы высказать всю свою тоску кому-нибудь или же хотя бы наплакаться вволю, то легче бы стало, но, к сожалению, рассказать про тоску некому, а плакать нельзя. Сейчас схожу к Марусе, хоть с ней поговорю, может, легче станет, а то уж очень тяжело, даже голова заболела от сдерживаемых слез.
Еще один день прошел. Сегодня я была как будто спокойнее, но только наружно. Внутренне мне было так же тяжело, как и прежде. Правда, слез сегодня не было, но на сердце очень тяжело. Минутами как будто забываюсь, но ненадолго. Тоска не оставляет меня. С утра было как будто ничего, думала, перестану тосковать. Но потом после чаю, когда стала я стирать, опять заныло в груди. Стала думать, что-то там теперь делают, вероятно, еще многие лен берут, тем более что погода хорошая. Как там теперь хорошо. Солнышко, зелень, тишина… А здесь?.. И говорить не хочется. А сердце ноет, ноет… Целых полдня, до самого обеда, я все стирала и гладила и все старалась как-нибудь рассеяться. После обеда пришла ко мне Савинова. Она уже скоро месяц как в Москве, поступала на курсы стенографии и в школе учиться больше не будет. Поговорили с ней о том, как провели летнее время, как погуляли. Она заметила, что я поправилась. Об этом я слышу ото всех, но меня это мало радует, сейчас мне все равно, какая я ни есть. После того как ушла Савинова, я отправилась в свою школу узнать, принят ли Алексей. Его там не приняли и перевели в 13-ю школу. В школе видела Петра Николаевича и Глена. После школы пошла к Марусе. Посидела у ней. Она не в духе, как это почти всегда с ней и бывает. От нее я пошла домой пить чай, уговорившись с ней пойти после чая гулять. Но, как это почти всегда с нами случается, прогулки наши расстроились. У ней болит нога, и ходить она много не может. Вышли мы с ней на бульвар, посидели немного на лавочке и домой. Такая меня досада взяла, и вспомнилось мне деревенское гулянье по темной улице, в тишине, без народа, но гораздо веселее, чем городское. Здесь светлая улица, много народу, но никто тебя не знает, и ты никого не знаешь и чувствуешь себя какой-то потерянной среди этой массы незнакомого народа. А в деревне, что дома, что на улице, разницы никакой, везде тебя знают, и ты всех знаешь и так это свободно себя чувствуешь и ведешь себя более естественно, чем здесь.
Пришла я с улицы, вышла на балкон и затосковала, заволновалась так, что и сказать нельзя. Гляжу на темное небо и думаю: темно теперь в деревне, тихо. Может быть, сидят где-нибудь ребята, а с ними и Маня. Может быть, обо мне вспоминают, думают, что веселюсь я теперь, и не знают того, как мне хочется туда, к ним, как рвется и ноет мое сердце в тяжелой тоске по деревенской тишине, по покинутым друзьям. Что бы я не отдала за то, чтобы очутиться сейчас там, глянуть хоть одним глазом на дедушку и бабушку, на подруг, на ребят и на моего друга Колю. Коля, милый, что ты сейчас делаешь, о чем думаешь? Скучаешь ли ты обо мне или же и думать забыл о своей Тане? Как мне хочется тебя увидеть, как хочется по-прежнему прильнуть к твоей груди, забыться в крепких объятиях. Боже, как это недавно все было, а кажется, век уже прошел с тех пор. Скоро ли я дождусь теперь того времени, когда снова увижу тебя. Будешь ли ты по– прежнему любить меня или же изменишь мне? Ах, Коля, тяжело мне, ах, как тяжело…
33
Напоминает чеховскую слезливость. Стыдно даже, до чего я потеряла тогда самообладание, и из-за чего?