Выбрать главу

30. Утро. На дворе похолодало, слышите, бесстыдницы. Ко мне только что заходили сказать, что сэр Эндрю Фаунтейн поправляется. А сейчас я встану, потому что когда я пишу в постели, у меня немеют руки. — Ночь. Теперь, когда сэр Эндрю Фаунтейн почувствовал себя лучше, он, видимо, не хочет себя неволить: нынче утром меня опять позвали к нему прочитать молитвы, однако он распорядился, чтобы его не беспокоили. Его выздоровление стоило мне наследства, поскольку он завещал мне картину, несколько книг и прочее. Я навестил моего quondam [бывшего (лат.)] соседа Форда (впрочем, знаете ли вы, что такое quondam?) и он предложил мне пообедать у него, потому что в дни оперных представлений он имеет обыкновение обедать дома. Домой я возвратился в шесть, написал архиепископу, а потом до начала двенадцатого был занят делами, после чего улегся в постель, дабы написать моим МД несколько строк и уведомить их, что я пребываю в эту самую минуту в добром здравии и уповаю на бога, что и МД так же вполне здоровы. Удивляюсь, отчего это я никогда не пишу вам о политике: я мог бы вас сделать самыми глубокомысленными политиками во всем переулке. — Так-с, однако когда же мы примемся отвечать на письмо № 8 от МД? Во всяком случае, не раньше будущего года. — О господи, но… — Но это произойдет уже в следующий понедельник. Вот я вас и надул, не правда ли? Вот так. Видано ли подобное простодушие? На днях я сочинил Бену Портлаку[343] каламбур насчет подштанников. «Чума меня побери, — воскликнул он, — да ведь это точь-в-точь про мои…». Пожалуйста, Дингли, прошу вас, дайте мне, наконец, уснуть, и вы, Стелла, прошу вас, ведь я почти сплю, погасите свечу.

31. Утро. Сейчас семь часов, и я велел затопить камин, но пишу у себя в спальне, в постели. Нынче мне не надо бриться, так что буду готов пораньше, с тем чтобы еще до богослужения успеть повидать мистера Сент-Джона, а на письмо МД отвечу завтра. Если написать МД ты ищешь случай, Дни под новый год всех прочих лучше: Стоит в первый года день МД письмом настичь, С кем бог ни пошлет разлуку, только лишь МД опричь. (В этих поговорках всегда попадаются старые слова: «опричь» — означает — «кроме».) Если ж им не написал, а ходишь в гости, Знай, МД тебе тогда все переломают кости. Однако Патрик говорит, что мне уже давно пора вставать. — Ночь. Сегодня рано утром я был у секретаря Сент-Джона и вручил его памятную записку насчет получения от королевы письма, подтверждающего, что она даровала первины; он обещает уладить все буквально в несколько дней. Он сказал, что виделся с герцогом Мальборо[344], который сокрушался о своих прежних опрометчивых поступках, приведших его к сближению с вигами, и говорил, что изнурен годами, треволнениями и неудачами. Клянусь, мне стало жаль его, я считаю, что с ним и в самом деле поступят нехорошо, если чрезмерно его унизят, хотя он, конечно, сам во всем виноват. Он ненасытен, как сама преисподняя, и честолюбив, как ее повелитель: он был бы не прочь сохранить за собой пост главнокомандующего до конца своих дней и срывал все попытки заключить мир только ради того, чтобы не утратить своего положения и нажить как можно больше денег. Он будто бы уверял королеву, что отнюдь не корыстен и не честолюбив. Она рассказывала потом, что если бы могла в ту минуту отвернуться, то рассмеялась бы, и едва удержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Он поддерживал все гнусные действия прошлого кабинета министров, а они его тоже не забывали, поскольку он играл им наруку. И тем не менее, он был удачливый полководец, и я надеюсь, что его все же оставят в должности главнокомандующего. О господи, примечаете, я толкую с МД о политике. Впрочем, если это вам по душе, то я буду время от времени сдабривать свои письма политическими новостями; примите при этом в соображение, что мои новости будут свежие, из первых рук. Так вот, я обедал с мистером Гарли и ушел от него в шесть; там было много гостей, однако мне отнюдь не было весело. Мистер Гарли заставил меня прочесть вслух листок со стихами Прайора. Я читал их просто, без особого выражения, и Прайор поклялся, что никогда больше не допустит меня читать его стихи и в отместку так же скверно прочитает какие-нибудь мои. Я попросил прощения и сказал, что тем и прославился, что читаю стихи хуже всех на свете, и у меня вырывают их из рук, стоит мне лишь предложить их прочесть. Это чрезвычайно всех рассмешило. — Сэр Эндрю Фаунтейн все еще хворает: у него, похоже, разлилась желчь.

1 января. Утро. Желаю моим драгоценнейшим славным Дингли и Стелле счастливого Нового года, здоровья, доброго пищеварения, и разумеется, общества любящего их ГП. Представьте, я запамятовал, как следует писать это прозвище ГП и никак не могу сообразить, в чем дело; ах, да, вспомнил, ведь обычно я пишу БДГП[345]. Патрик как раз пожелал мне счастливого Нового года и говорит, что пора вставать, потому что камин уже затоплен, но, право же, в комнате довольно-таки холодно. Подумать только, каким любителем потолковать о политике я себя выказал, беседуя прошлой ночью с МД; никогда ничего подобного за собой не замечал. Непременно достаньте «Экзаминеры» и прочитайте их; последние девять или десять номеров[346] рассказывают о причинах недавних перемен и злоупотреблениях прошлого кабинета министров, и, как меня уверяли высокопоставленные лица, все это чистейшая правда. Эти номера написаны с их ведома и одобрения. А теперь я встану, потому что должен проведать сэра Эндрю Фаунтейна; однако вечером, мне, возможно, удастся ответить на письмо МД, Итак, с добрым вас утром, мои государыни, с добрым утром! Дингли и Стелле в день светлый Ноэля Желаю пирогов и ростбифа и эля, Чтоб с вами я делил застолье и веселье, Иль вы со мною здесь от радости хмелели, Вот то-то было б славно, девчонки-пустомели. — Ну, в последний раз с добрым утром, дорогие малышки, потому что из-за ваших проказ кое-кто никак не может встать с постели. — Вечером. Я отправился нынче утром с визитом к леди Керри и лорду Шелберну, и они уговорили меня пообедать с ними. Сэр Эндрю Фаунтейн чувствует себя лучше. А теперь позвольте-ка взглянуть, что рассказывает это дерзкое дорогое письмо от МД — Ну-ка, иди сюда, письмо, где ты там затаилось между простынями? — вон куда забралось и никак не хочет вылезать. — Иди сюда, тебе говорят!; послушалось, наконец, вот оно. — Скажи, пожалуйста, Престо, чего ты хочешь? — спрашивает оно. — Иди сюда и дай мне ответить на тебя твоим хозяйкам. Ну-ка, покажи мне свое начало, как подобает воспитанному письму. Вот так. Скажите на милость, как это вам удалось сквитаться с Престо, мадам Стелла? Вы ответили на мое письмо своим восьмым, а я, получив ваше восьмое, пишу сейчас двенадцатое. Вы упускаете из виду те мои письма, которые еще находятся в пути, святая простота? Ну как, уразумели? Итак, вы отпраздновали скромный день рождения Престо; поверьте слову, если бы господу было угодно, я предпочел бы выпить по этому случаю с вами, нежели находиться здесь, где у меня нет никаких радостей, ничего, кроме дел, коими я обременен изо дня в день. Надеюсь, что со временем я поумнею, а пока ни слова больше. Я хочу лишь одного, чтобы мы, покуда бедный Престо жив, никогда больше не разлучались даже на десять дней — желаю этого всей душой и всеми своими потрохами, аминь. — После такого печального разговора я не могу сразу настроиться на веселый лад и потому провел такую длинную черту, а теперь все опять хорошо. Да, вы, конечно, изрядные задаваки с этими своими в-четвертых и в-пятых, и с вашим дневником и всем прочим. Ураган! — никакого урагана у нас здесь и в помине не было, и вообще ничего из ряда вон выходящего за все это время. Впрочем, был как-то однажды, но только не тогда, когда у вас. Но, как справедливо говорится в одной старой поговорке: От ветра жди лишь худа, Отсюда ль он, оттуда, Будь то из уст елейных или из мест филейных. У вас снесло трубу! Храни вас господь. Полагаю, вы хотели сказать, что свалились два-три кирпича, потому что уверять, будто вашу трубу унесло ветром к соседнему дому, это бессовестное вранье. Не морочьте нас своими выдумками: здесь таким россказням никто не поверит: придерживайтесь хоть сколько-нибудь правдоподобия. Лорд Хартфорд[347] и тот устыдился бы такого преувеличения. Думайте все же, кому вы это рассказываете. Ведь стоит человеку усвоить дурную привычку, и ему уже нелегко от нее отделаться. Джемми Ли по-прежнему поговаривает о скором отъезде; но quando [когда (лат.)]? Я, во всяком случае, не могу дать ответа. А теперь вы получили мое девятое и полагаете, что наконец-то сравнялись со мной и, следовательно, я, подумать только, сравнялся с вами. Нет, каково! Об истории леди С. я уже наслышан. Неужели не найдется человека, который бы перерезал глотку этому Д.? Пятьсот фунтов вы считаете недостаточной ценой за три месяца, прожитых по-царски? Говорят, она умерла скорее от горя: ведь ей пришлось выступить свидетельницей в суде по поводу каких-то дрязг между их слугами. — Так, значит, епископ Клогерский показал вам памфлет[348]. Но только вам не следует верить всякого рода досужим разговорам; люди могут наговорить все, что угодно. Здесь считают, что характер обрисован превосходно, а приведенные там факты по большей части довольно незначительны. Он был сперва напечатан тайно, а потом какая-то бойкая шавка осмелилась сделать это открыто и продала за два дня две тысячи экземпляров; имя сочинителя должно остаться в тайне. Бесстыдницы, вы делаете вид, будто оно вам известно? Как вы смеете так думать! Чума на ваши парламенты: архиепископ уже все рассказал мне, но мы здесь не снисходим до того, чтобы проявлять интерес к подобным вещам. Нет, нет, никаких этих ваших головокружений у меня больше не было; благодарю вас, Стелла, за то, что вы спрашиваете об этом, от всей души благодарю и пусть всемогущий господь благословит вас за вашу доброту к бедняге Престо. Дорогая моя, вы удосужились написать леди Джиффард и своей матери относительно того, что я советовал вам сделать, когда было уже слишком поздно. Однако же я полагаю, что из-за последних неблагоприятных известий из Испании акции упадут так низко, что их и сейчас можно будет купить с немалой выгодой. Как-нибудь на днях я все же рискну навестить вашу матушку, когда леди Джиффард не будет дома. Что ж, держитесь тогда за своего Рэтборна и ему подобных. Так вот, мадам Дингли, все, что было куплено для вас, я упаковал и отправил в Бристоль, но с тех пор, как Раймонд уехал, от него не было никаких известий. Да, да, юные дамы, камин у меня всегда жарко натоплен, хотя это обходится мне в двенадцать пенсов в неделю, и боюсь, что даже несколько дороже; а если вы вздумаете меня укорять, я рассержусь и стану топить еще в спальне. Да нет же, ведь я только что сказал вам, что никакого урагана у нас здесь не было, разве вы уже забыли? — Опять вы об этом, глупышка Стелла! Почему это ваша матушка считает, что жечь такие свечи просто срам? Шесть моих свечей весят не более фунта, а она говорит, будто я настолько расточителен, что жгу их даже днем. Разве только я никогда не зажигаю меньше одной свечи одновременно, вот и все. Что другие давно бы уже получили? Черт бы побрал этого Хокшоу. Он уверял меня, что не получал никакой посылки, а на следующий день Стерн божился, что отправил ее еще две недели тому назад; вчера Патрик никак не мог его разыскать, но завтра непременно разыщет. Бесценная моя, вам неловко досаждать мне своими просьбами? Стелла боится досаждать Престо? Пузырек с лекарством был вложен в посылку, потому что для пакета был слишком велик, и я опасался, что он разобьется. Ли не было тогда в городе, в противном случае я не доверил бы посылку Стерну, хотя у меня с ним все же достаточно дружеские отношения, чтобы я мог попросить его и о большей любезности. Я не буду знать покоя, пока вы не получите это лекарство или, по крайней мере, пока я не узнаю, что оно в самом деле отправлено вам. Бедная моя, дорогая шалунья, до чего же она глупенькая, если могла вообразить, будто мне это досаждает. Разве я мог бы себе простить, если бы пренебрег хоть самой малостью, если она может помочь вашему здоровью? Да я бы после этого был последний негодяй! — Посмотрите, как далеко мне пришлось отодвинуться от Стеллы, и все из боязни, что она считает бедного Престо недостаточно внимательным к ее маленьким поручениям. Поверьте, я тотчас же купил все, что вы велели, и собственноручно упаковал и передал посылку Стерну и шесть раз заходил к нему справляться, отправлена ли она. Меня чрезвычайно радует, что вы довольны своими очками. Я получил еще один ночной колпак из бархата; его купил лорд Герберт[349] и подарил мне, когда я как-то утром завтракал с ним; и он был при этом таким веселым, каким я его, пожалуй, ни разу не видал, хотя за полчаса до того получил вызов, а полчаса спустя дрался на дуэли. Это случилось дней десять тому назад. Нет, вы заблуждаетесь в своих предположениях относительно «Тэтлеров»: я не только не писал очерки о носах и о религии, но даже и никаких тем в последнее время ему не подсказывал. — Признаться, дорогая Стелла, читая ваше письмо, я не видел никаких причин для беспокойства, но когда стал отвечать на всякие частности и обнаружил, что вы все еще не получили мою посылку, это задело меня за живое, тем более, что, как мне показалось по вскользь оброненным вами словам, вы решили, будто я не позаботился об этом должным образом. Но здесь, очевидно, какое-то недоразумение, которое я завтра же выясню и напишу Стерну, потому что боюсь не застать его дома. — Да, пожалуйста, Престо, прошу вас, сделайте это безотлагательно. — Нет, за время своего пребывания здесь Раймонд был у меня едва ли более четырех раз, да и то лишь, когда я одевался. Миссис Фентон опять написала мне относительно ее денег, которые находятся у леди Джиффард и о которых моя матушка просила меня позаботиться; миссис Фентон опасается, как бы они не достались ее муженьку. Свои письма я отправляю вам регулярно каждые две недели; разумеется, вы могли бы получать их чаще, но только они в таком случае будут короче. Еще раз прошу вас, велите Парвисолу продать вашу лошадь. Я, кажется, уже говорил об этом в предыдущем письме, и буду очень рад, когда вы от нее избавитесь, потому что пока вы на ней ездили, я не знал покоя, а если он, или кто-нибудь еще, взялся бы купить вам другую, чтобы вы могли почаще ездить верхом, то отчего бы вам не согласиться?

вернуться

343

Бен Портлак — секретарь герцога Ормонда.

вернуться

344

Герцог Мальборо — Джон Черчилл (1650—1722); сначала паж при герцоге Йорке, будущем Иакове II; благодаря женитьбе на фрейлине принцессы Анны — Саре Дженингс и с помощью своей сестры Арабеллы — возлюбленной Иакова II, успешно начал военную карьеру, что не помешало ему в 1688 г. перейти с войском на сторону Вильгельма Оранского, который все же вынужден был потом отстранить и даже арестовать Мальборо за причастность к якобитскому заговору; но в 1698 г. он был опять приближен ко двору, а при Анне назначен в 1701 г. главнокомандующим английских войск; беспринципный карьерист и чрезвычайно корыстный человек, Мальборо был при этом выдающимся полководцем и одержал ряд крупных побед в войне за Испанское наследство: при Бленхейме (1704), Рамийи (1706), Мальплаке (1709) и др. Всемерно поощрял политику кабинета Годольфина и придерживался все более крайних вигистских позиций. С приходом к власти тори был отстранен от командования и обвинен во взяточничестве, после чего покинул Англию; однако после воцарения Георга I был снова назначен главнокомандующим.

вернуться

345

…обычно я пишу БДГП. — В оригинале — poor, dear, foolish rogue — то есть «бедный, дорогой, глупый плутишка». Впервые опубликовавший эту часть «Дневника» Дин Свифт сохранил такое обозначение только в этой записи, потому что иначе ее смысл был бы непонятен читателю, заменив во всех остальных случаях словом «Престо».

вернуться

346

…последние девять или десять номеров… — То есть написанных самим Свифтом, желавшим узнать мнение не только своих корреспонденток, но и дублинского общества.

вернуться

347

Лорд Хартфорд — Олджернон Сеймур (1684—1750); участвовал в боях во Фландрии и дослужился до генерала кавалерии.

вернуться

348

…показал… памфлет. — Речь идет о «Краткой характеристике… Уортона».

вернуться

349

Лорд Герберт — Генри Герберт, член парламента; разорившись, покончил в 1738 г, самоубийством.