Давинчи убрал со стола следы вчерашнего чаепития. Ярус вышел, покурил сигарету и со словами «пойду ещё посплю» ушёл в дом. Седой не показывался. Спит.
18 июля, вечер
Напряжённый день. Утром приехала машина с едой. Разгрузили. Только вернулись в дом, нашу команду вызвали. Перекусить не успели.
«Поработаем в лесу», — сказал командир.
На боевое или по грибы — понятно по форме. Обычно говорят, форма лёгкая или по-боевому. От формы понимаешь, какая работа предстоит.
Поработали. Живы и здоровы.
На обратном пути заехали на место гибели Танцора. Поставили стелу с полумесяцем на маковке. Танцор мусульманин. Восемьдесят девятого года рождения. Для меня совсем мальчишка. Сделали салют воинской чести. По три одиночных в воздух.
Выяснилось, что подорвался не на нашей мине, как я раньше думал, а на фугасной. ДРГ Укрорейха отработала. Нашли лёжку, помои и место, где свиньи испражнялись.
Вернулись уставшие. Я нарезал конины, Сава принялся готовить. Как поем, сразу лягу спать. Устал немного. Парни крепкие. Сложно ни в чём не уступать. Но я стараюсь.
18 июля, вечер
Я простой солдат. Самый обычный солдат, каких тысячи. У меня нет прошлого и будущего. Есть позывной, есть только здесь и сейчас, есть приказы, и я должен их выполнять, чего бы мне это ни стоило.
Никому особо не рассказываю о себе. Никто не знает, что я литератор. Никто не знает, что я пишу стихи, поэтому никто не просит почитать их. Какое счастье — не надо ни с кем разговаривать о литературе, что-то доказывать и объяснять!
Огонь в груди, максимальная мобилизация организма и никаких соплей. Есть поставленные задачи. Их надо выполнять. Всё.
18 июля, почти ночь
Мы встали на тропу войны с людьми, которые только силу признают. Они считают слабостью любое проявление благородства и готовы лизать сапоги, которые бьют, кусая руку, которая кормит.
В белых перчатках эту войну не выиграть.
19 июля, утро
Проснулся в пять. Парни ещё спали. Добрался до нужника, вернулся. Вскипятил чайник. Выпил мерзкий кофе с сигаретой. Вода оставляет желать лучшего. Ноют связки на обеих руках. В девять опять в лес поедем. Работать. В народе говорят: работа не волк, в лес не убежит. Неправду говорят. Работа — это волк, и, как правило, она живёт в лесу.
В голове со вчерашнего вечера мысли о том, что мы, боясь допустить в стране тридцать седьмой год, вляпались в перманентную войну, которая тащит за собой смерти лучших из лучших. Иной раз кажется, что надо было чуть раньше проредить сволочей, вместо того чтобы теперь отправлять на войну истинных детей Отечества.
Физически слаб. Вчера мало ел. От усталости челюсть не жевала. Проглотил пару кусков конины и завалился спать.
Хорошо бы сегодня вечером облиться водой. Руки от пота и грязи липкие. Нога ведёт себя хорошо. Почти не болит. Монотонный звон в ушах давно не мешает. Наоборот, помогает отключаться от страшной реальности.
19 июля, поздний вечер
Благодаря дневнику появляется оголтелая воля к жизни. Не думал, что так сработает.
Вернулись в девятом часу вечера. Работали не в лесу, а в промзоне. Работа включала в себя танец с выходом. Пяточка-носок, подпрыгнули и снова пяточка-носок. Музыки не было. Танцевали без неё.
Продержался день на сникерсе с колой. Дома по приезде съел банку свиной тушёнки. Вокруг братья мусульмане, такого не кушают, поэтому могу есть в три горла, ни с кем не делясь.
У Яруса появился нервный тик. К вечеру лицо вздрагивает в режиме «постоянно». Взгляд растерянный. Он почти не улыбается. Редко-редко ловлю его взгляд, который будто оживает, но снова лицо передёргивается. Мне кажется, он подмигивает мне, а на самом деле… не будем о печальном.
Нет, будем. Хочется выговориться. Хотя бы в пустоту.
Если я пишу, что мы живы и здоровы, то не стоит радостно хлопать в ладоши. Живы и здоровы относительно двухсотых. Не раненые, не погибшие. Руки-ноги всего лишь от усталости отказывают. Не более того.
Больше ничего писать не буду.
19 июля, тот же поздний вечер, почти ночь
Забыл записать смешное.
На первой учебной базе инструктор говорил: «Не пейте из чужих фляг и свою никому не давайте! Мало ли кто чем болен…» Смешной инструктор. Не знает, что такое жажда! Не знает, что на войне все больны всем, — пока живы, естественно. Не болеют только мёртвые. Но признавать свои болячки — это всё одно что давать им волю. Поэтому болеют, не болея, и делятся друг с другом не только водой. Иначе не выжить. Любую болезнь можно вылечить. Не лечится только смерть.