— Не люблю таких вопросов. Спроси меня лучше, скольких я защитил.
— Скольких?
— Вернёшься домой, загугли численность населения нашей страны и умножь на два. Это будет ответом на вопрос.
— Почему на два?
— Исхожу из принципа: чем больше, тем лучше. — Смеюсь.
23 июля, почти ночь
Надвигается сильный ливень с грозой. Пользуясь ножом и пустой консервной банкой, поставили плотину, чтобы ночью нашу лёжку не смыло водой.
Наковыряли глину, песок, битые кирпичи. Час проливного дождя удержит. Будет идти дольше — поплывём, и лежать придётся в воде.
Бабах, бабах, бабах… Это наши лупят по нацикам. Ответки пока нет.
Недалеко от позиции Давинчи и Малыша прилетало с утра. Осколки встретились с бетонными плитами и осыпались, никого не задев.
Темнеет быстро. Вонь ужасная.
23–24 июля, глубокая ночь
Дождя не было. Были две птички и вражеские миномёты. Работали по нам. 12–15 взрывов. Изрыли весь квадрат. Попали по нашей крышке гроба. Крышка выдержала.
Сава натянул шлемак, сидел и молился своему Богу. Я уже был в шлемаке. Тоже сказал «Господи, помилуй!» несколько раз и перекрестился. Биение сердца не участилось. Приходится делать вид, что я боюсь, как все, иначе примут за сумасшедшего.
После первого круга Летучий сказал, что ему войны не хватило. Пусть приезжает на второй круг к нам. Тут войны хоть попой кушай. Хватит на всех.
Через час после миномётов Сава отрубился. Храпел так, что все укропы разбежались. Смеюсь. Пришлось разбудить его и попросить сменить меня на посту. Теперь моя очередь храпом пугать укропов.
Растянулся на своей подстилке, и первое, что услышал от Савы, было:
— Дыши тише!
24 июля, девять утра
Всего трое суток прошло, а раздражение от присутствующих рядом зашкаливает. Подбешиваем друг друга. Хочется матюкнуться.
Сава не даёт отдохнуть, сидит, ворчит ночь напролёт, будит, ноет. Невыносимо.
Терпеть свою боль — ещё куда ни шло, но терпеть чужое нытьё — терпения не хватает. Кругом взрывы, стрелкотня, а тут сидит нытик и пересказывает свои болячки.
Не выношу ноющих парней. Ноющие девчата вызывают жалость (низкое чувство, кстати, мало имеющее отношение к любви), а ноющие парни — брезгливость. До тошноты.
24 июля, ближе к вечеру
Шёл первый круг. Зацепились словами с Летучим. Он тащил обязанности замкомвзвода. Тему уже не помню. По-моему, дело касалось организации караула: как нужно вести себя в разных ситуациях (приезжающие машины, нападение, ДРГ и прочее).
Зацепились конкретно. Летучий обозвал меня паникёром. Тут же был отправлен в персональное путешествие. Дело чуть до драки не дошло. Посланный Летучий заорал:
— Ты не пойдёшь на боевое! Я тебе даже патроны подтаскивать не доверю!
Детский сад, в общем. Парни растащили. После того случая разговаривал с Пионером. Он сказал, дескать, мы бережём тебя, поэтому не пускаем на боевые. Нас много, а ты такой один. Воспринял как унижение. Хотел быть как все. Наверное, поэтому никому сейчас — на втором круге — ничего о себе не рассказываю, чтобы не выделяться.
Еда заканчивается. У зетовцев тоже. Наш рюкзак с едой, который остался у Седого, находится в жёлтой зоне. Чтобы дойти до неё, нужно пробежать метров 350–400 по красной, которую контролируют нацистские миномёты и снайперы. 350–400 метров бегом (гуськом) под огнём за едой. Туда и с рюкзаком обратно. Так же гуськом. Бегом. Туда и с рюкзаком обратно. Туда и обратно.
Парни кричат, что на такое только Огогош способен. Он ни на что не жалуется. Остальные с больными ногами.
Кто пойдёт? Самый молодой и самый глупый, то есть самый старый и самый умный. Огогош! Вот и стал я крайним, обычным, простым: таким бойцом, которого можно послать на верную смерть за батоном колбасы и банкой тушёнки.
Ну что, Дмитрий Юрьевич, утешил своё самолюбие? Теперь твоя душенька довольна? Да, Господи, прости и помилуй раба Твоего грешного…
25 июля, раннее утро
Мозг отмораживается. С трудом строю фразы, поэтому меньше и меньше пишу. Заставляю себя, чтобы не деградировать и сознание оставалось чистым.
На привале со сном выползал из блиндажа. Час ночи. Лесополоса подстрижена огнём. Торчат обожжённые стволы деревьев, трупный запах забивает нос, а небо чистое-чистое. Звёздная россыпь. Мощное, бесстрашное небо.
Смотришь на него, любуешься и вдруг замечаешь, что звезда, которая висит низко, начинает двигаться. Слышишь неприятный звук, похожий на жужжание навозной мухи или гигантского комара. Птичка.
Страха нет, есть осознание ничтожности человека перед небом, несущим успокоение для глаз и смерть. В блиндаж не пошёл прятаться. Лежал на двух сложенных вместе брёвнах и смотрел на небо. Редкое умиротворение.