- Ты действовал наверняка... Так ведь?.. Ты давно все решил…
Я не осмеливался делать какое-либо телодвижение. Вообще я ощущал себя в не своей тарелке… Мои глаза видели все, уши слышали даже мельчайшие шорохи, но моё сознание не хотело верить в произошедшее…
Его Высочество… Оскар Харальдсен… Мёртв?..
Я увидел сделанный молодым человеком мимолетный взмах рукой по лицу, а затем до меня донесся его отдаленный голос, издавший сухой вопрос:
- Кристиан, почему я не удивлён?.. Лучше уходи пока…
Не успел он договорить, как сзади меня раздался громкий топот. Констебли в своей униформе заполонили помещение, направив на нас револьверы.
- Руки вверх! И не шевелится! – взревел на норвежском подобно медведю главный из них.
Моё тело словно окатило ледяным каскадом снега и льда. В голове вскипали вопросы, протесты и негодование. Но вместо звука из гортани доносилась тишина. Командир констеблей сказал, что мы напали на принца и убили его выстрелом в голову. Я не мог принять происходящее. Меня вернули в реальность усилившийся топот и просящий со строгостью голос иностранца:
- Кристиан, подними руки! Ну же!
Туман в глазах развеялся, когда невольно моё тело выполнило указание. Габриэль стоял напротив меня в трех шагах с опущенными руками, которые завязали верёвкой. Из под левого рукава рубашки выглянули окровавленные бинты, которые пропитали ткань кровью. Я понял, что время разговора, действительно, произошла драка и, судя по всему, у Оскара было преимущество и он им воспользовался. Крупный, как шкаф, констебль подошёл ко мне и соединил мои руки верёвкой. Нас повели на выход…
О, Боги! Никогда не забуду эти взгляды… Я не помню слова и крики, обращенные к небесам и против нас… Но эти эмоции отраженные в глазах людей… Никогда.
11-13 апреля 1836 года
Никогда бы не подумал, что буду сидеть здесь, в подземелье замка Акерсхус…
Двое суток пролетели очень быстро. Нам не давали ни еды, ни воды. Долго… Очень долго принимал решение наш судья, чтобы выслушать нас. Зато… Было время все обдумать, проанализировать. Сколько бы я не прокручивал в голове то, что произошло, не мог убедить себя в том, что голландец мог убить принца. Я чувствовал, что все его слова, направленные на то, чтобы убедить всех в обратном, простая ложь…
Серые, сырые стены, смыкались тяжёлым, грузным сводом над телами тех, кого обошла стороной Фортуна, кого невзлюбила Судьба, кто заслуживал своего наказания, кто попал сюда по случайности, недоразумению. Холодный стук капель о заплесневевшие камни. Осуждающий стон ветра, кричащий в коридорах карцера. Устрашающий лай собак, стоящих на охране этой псарни. И… Ледяная, терзающая душу тишина…
Я ходил взад-вперёд по камере, потирая запястья. До сих пор помню эту ноющую, жгучую боль от веревок и этот липкий страх перед неизвестностью.
- Успокойся, Кристиан. Тебя точно оправдают, - произнёс немного осипший голос моего товарища по несчастью, сидящего на полу в соседней камере, следя за моими передвижениями и потирая невольно свои кандалы на руках. Я повернулся в его сторону и бросил взгляд на его железные оковы, а потом на свою верёвку.
- А тебя? – спросил я, подойдя ближе к решётке, разделявшей нас.
- А не все ли равно? – с досадой перевернул он вопрос с ног на голову.
Тут до моего слуха донеслись грубые, тяжёлые шаги надсмотрщика в сопровождении размеренного звона ключей. Сердце замедлило свой ритм, словно пыталось подстроиться под звук капель и цепей.
- Кристиан, только глупостей не наделай, хорошо? – вдруг тихо прошептал голландец, закрыв голову руками, которые все ещё сковывало железо. После чего начал что-то говорить на своём языке, но уже не мне, не надсмотрщику, не себе…
К решётке мой камеры подошёл крепкий мужчина средних лет. С суровым и без эмоциональным лицом он посмотрел на меня, после чего открыл дверь, отделяющую меня от свободы. Тяжёлой походкой он направился ко мне. Он грубо поднял меня за верёвки, сковывающие мои руки. Я зажмурился от боли, но послушно встал. Надсмотрщик толкнул меня к выходу и пошёл сзади меня, направляя в нужную сторону.