Я боюсь, что чувства, которые меня гак сжигают, превращаются в пустые фразы, облекаясь в слова. Не знаю, ощутишь ли ты за ними наши тревоги, сомнения, а после каждого кризиса - обновленную решимость.
Тяжело мне, потому что я одинока. Если бы у меня был кто-то, с кем я бы могла говорить откровенно и просто, если бы не вся тяжесть лежала на мне одной - если бы я могла поговорить с тобой... Если кто-то способен понять меня - это ты. Однако, кто знает... Шесть лет - это так много времени.
Но довольно о себе - пожалуй, уж больше, чем нужно. Хочу сказать тебе несколько слов о новой родине, о новой жизни - так, как я {221} это вижу. Я не намерена влиять на тебя. Свои. ми глазами увидишь, какая это страна. Я хочу описать, какой я вижу ее.
Прежде всего - я люблю ее. Я люблю ее красочные пейзажи, ее разнообразный климат, богатство красок ее жизни; я люблю в ней новое и древнее, я люблю ее, потому что она наша! Нет, пока что еще не наша. Но внутри себя, в глубинах нашего бытия мы ощущаем, что она наша.
Во-вторых, я ценю ее. Не все. Я ценю и уважаю людей, которые во что-то верят, которые готовы во имя того, что им дорого, воевать а повседневной действительности. Я уважаю тех, которые живут не только ради сиюминутной жизни и не ради денег. А здесь таких людей больше, чем в любом другом месте.
И, в заключение, я верю, что это для нас единственное решение, и поэтому я ни на минуту не сомневаюсь в ее будущем, вопреки всем трудностям и помехам, которые лежат на нашем пути.
Что же касается кибуца - я не думаю, что он совершенен. Несомненно, он проделает еще много этапов развития. Но нет сомнения, что в сегодняшних условиях это самая подходящая форма для воплощения наших стремлений, наиболее соответствующая нашим взглядам.
Есть нужда в людях сильных духом, свободных от предрассудков. В людях, которые хотят и могут думать самостоятельно, а не в механических исполнителях чужих, застывших {222} мыслей. А это - самое трудное. Легко издать закон и сказать: живите по этому закону. Труднее жить по готовым жизненным стереотипам, но самое трудное - проложить себе самостоятельно дорогу жизни, пользуясь постоянно самокритикой. Мне кажется, что это единственно нравственный путь установления человеческих законов. И только на этом пути можно построить новую жизнь, более совершенную.
Иногда я спрашиваю у себя: каково будущее кибуца, когда испариться очарование стройки, когда останутся позади все тревоги, вся борьба за новую жизнь, и жизнь станет спокойной, организованной, планомерной? Что будет двигать человеком и чем будет наполнена человеческая жизнь? - У меня нет ответа. Но это видение еще так далеко, и стоит подумать о более актуальных вещах.
Только не подумай, что я вижу все в розовом свете. Моя вера определяется внутренними условиями и не является результатом существующей действительности. Я хорошо понимаю стоящие перед нами как внутренние, так и внешние трудности. Но я вижу и положительные стороны, и, как я уже сказала, это единственный путь, другого нет.
Я не писала о том, что меня особенно тревожит - о маме! Я не могу о ней писать.
Хватит на сей раз. Я надеюсь, что ты это письмо не получишь, а если получишь, то лишь после нашей встречи.
А если все получится иначе - с безграничной любовью.
Твоя сестра.
Дополнение:
Это письмо я писала перед курсами парашютистов. Когда я дала тебе его прочесть, ты не смог понять, о чем идет речь.
Прости, Гиори, что я вынуждена лгать тебе даже в счастливую минуту встречи. Ты был таким новичком в нашей жизни, что я не смогла сказать тебе правды. Я уверена, что сейчас ты меня поймешь.
(Хана приготовила это письмо для передачи его брату Гиоре, когда он прибудет в страну, на тот случай, если она не вернется с задания. Но так как брат прибыл в Палестину буквально накануне ее отъезда, она дала ему при встрече это письмо для беглого прочтения, скрыв от него те опасности, что поджидают ее при выполнении задания, и тут же попросила это письмо вернуть. И, действительно, при первом беглом чтении брат не понял смысла этого письма - письма прощального с извинением перед самыми близкими людьми за то, что она идет туда, откуда так мало шансов вернуться).
11.1.1944
На этой неделе поеду в Египет. Я мобилизована. Об условиях мобилизации, о своих чувствах в связи с этим, о том новом, с чем столкнулась, и о том, что предстоит - писать не хочется.
{224} Хочу верить, что я действовала и действую правильно. А остальное доскажет время.
(Эта краткая запись завершает дневник Ханы Сенеш.).
{227}
ПИСЬМА
17.9.1939, на борту парохода "Бессарабия"
(Все письма, где нет адресата, предназначались для матери.)
Наш пароход бросил якорь в Константинополе. У меня на коленях лежит пишущая машинка, и так я пишу. Надеюсь, что ты уже получила мою телеграмму из Констанцы и не беспокоишься обо мне. И, действительно, для этого нет никаких причин, все идет нормально. В Констанце мне не удалось повидать много, потому что поезд направился прямо в район порта. Кое-что видела с борта парохода, а тем временем стемнело, и видно лишь освещенное казино. В Константинополе увижу больше, потому что пароход будет стоять здесь около трех часов. Но запрещено сходить на берег. И все же можно видеть мечети, башни, узкие переулочки, базар, а на склоне горы - красивые современные здания. С другой стороны виднеются ветхие постройки. Видимо, здесь много социальных противоречий.
Жизнь на пароходе протекает приятно, и каюта у меня очень уютная. Я выбрала себе верхнее ложе, возле окна. Спала хорошо, видимо, частично сказалась усталость. Мои спутники по каюте - люди милые, точнее сказать это женщины из Палестины и Польши. Я много {228} говорю на иврите и использую также свои знания французского. Утром я встала рано, так как не могла оставаться в постели, когда увидела великолепное зрелище восхода солнца. Я побывала во всех уголках палубы и во всех отделениях. Я уже хорошо ориентируюсь на пароходе, и все же иногда случается, что не могу сразу найти свою каюту среди такого скопления людей. Большинство пассажиров - евреи из Палестины, возвращающиеся домой после посещения родных, но есть немало пассажиров из Польши и Словакии. Много детей из Эрец-Исраэль, очень симпатичные рожицы. Они говорят только на иврите, и у меня есть возможность попрактиковаться в разговорной речи. Вообще, тут многие говорят на иврите, и я использую любую возможность, чтобы привыкнуть к новому языку.
О жизни в стране у них разные мнения и взгляды. Некоторые пойдут в кибуцы, другие же - горожане, они возвращаются в свои дома в разных городах. Люди воспринимают все трудности, как должное, и довольны своей жизнью. Факт, что все с нетерпением ждут момента прибытия в страну. Это вовсе не означает, что дорога малоприятная. Я очень довольна. Сейчас, например, без четверти семь, и я сижу в шезлонге на палубе и временами отрываю свой взор от письма, чтобы полюбоваться великолепным видом. Я отлично экипирована. Стараюсь всегда быть не слишком растрепанной, но только потому, что считаюсь с твоим желанием. Но не сердись, пожалуйста, я не могу больше писать, {229} вокруг так красиво, что жаль терять даже минуту. Скоро будем в Афинах.
Октябрь, 1939 г. [открытка из Нахалала]
Возможно, что мне следовало бы еще обождать, потому что трудно по прошествии месяца нарисовать общую картину, но я попытаюсь.
Скажи, пожалуйста, учительнице Розе, что мой идеализм еще силен, он не испарился. Верно, что те вещи, которые я рисовала только в своем воображении, сейчас приобретает конкретную форму. Тут меньше и реже говорят о сионизме. Тут ведь живут в соответствии с этим идеалом. Могу подчеркнуть, что только и исключительно в соответствии с идеями сионизма.
Октябрь 1939
Дорогой Гиора,
Я знаю, что мама пересылает тебе мои письма, и все же вот пишу непосредственно тебе. Ибо о многом надо мне сказать. Прежде всего, попрошу тебя, мой Гиора, писать мне правду о твоем положении и твоей жизни, даже если в письмах маме ты немного приукрашиваешь действительность, пытаясь создать хорошее настроение. Из твоих писем я почувствовала, что ты очень одинок, друг мой, и жизнь у тебя не слишком веселая. Это все понятно в атмосфере войны. Пиши чистосердечно обо всем. Ведь ты знаешь, как я в этом заинтересована. А, может быть, и ты себя почувствуешь лучше, когда с кем-то поделишься откровенно своими мыслями {230} и делами. Я знаю, что и тебя очень заботит тот факт, что мама наша одинока. Можешь себе представить, как это меня угнетает. И все же, мой Гиора, мама будет рада, если ты останешься и продолжишь учебу. Ты ведь знаешь, что такое эта война. Как счастлива была бы мама, если бы могла увидеть тебя хоть на минутку!