Мы попрощались, на прощанье Демьян Бедный сказал.
Передай привет моей родине, моей Украине. Не знаю, попаду ли я туда когда-нибудь, – на его глазах блеснула слеза. Мы обнялись, и я пошел.
На следующий день я был на приеме у Екатерины Павловны. Это была женщина в летах, но хорошо сохранившая следы бывшей своей красоты. Она внимательно выслушала меня, записала все данные о Михаиле Ивановиче и мои, и сказала, что она займется этим делом. Я выходил с кабинета Екатерины Павловны с большой надеждой. На этом моя командировка закончилась, я спешил в Запорожье, что бы порадовать Михаила Ивановича, а так же увидеть скорее свою Оксану. Я столько говорил о ней своей маме, что она даже высказала свою ревность, мол, я больше о ней думаю, чем о родителях. Я её успокоил, и пообещал в следующий раз привезти Оксану в гости.
22 октября 1933 года.
Пока я приехал в Запорожье, то Михаила Ивановича уже выпустили из тюрьмы, и он меня встречал торжественно на перроне с супругой. Мы тогда прямо к нему пошли домой, где хозяйка накрыла роскошный по-нынешнему времени стол. За столом мне много чего рассказал Михаил Иванович о том, что происходило там, как добивались от него показаний, заставляли дать показания против руководства стройки. Мол, обосновались здесь троцкисты, которые срывают производственный план, мешают делать электрификацию железной дороги. Намекали за его прошлое, связанное с бандами Махна. Вызывали по ночам, били, не давали ни еды, ни питья. Обещали и супругу посадить, если он не признается. Но потом, вдруг переменилось– на допросы не вызывали, кормить стали лучше, а потом сказали "с вещами на выход." Я конечно, сразу же побежал. Никому не желаю туда попасть. Жуткое место, и народа там сидит тьма, когда ложились спать, то не помещались все на полу. Поворачивались все по команде, а, если кто вставал по надобности, то уже не мог себе свободного места найти. И люди сидят непонятно за что. Один колоски собирал, и его там десятник поймал, другой немного яблок насобирал в саду, и попался милиционерам. У одного, вообще, был анекдотичный случай. Готовились к празднику, и завклубом взял портрет Сталина и сказал, что бы повесили его на сцене. Доброжелатели донесли, куда следует, и завклубом попал на нары. Сколько ему дали, не знаю, так как меня освободили. Конечно, до меня и раньше доходили слухи о таких перегибах, но то, что я услышал меня поразило, я не мог понять, зачем такая строгость. Зачем над невинными людьми так издеваться? Я был рад за Михаила Ивановича, но вместе с тем и огорчен тем, что услышал от него, ведь это бросало тень на Советскую власть, люди ведь так верили в неё, так ждали, жизни за это ложили.
23 октября 1933 года.
Я приехал на Подстепную, и конечно, сразу же бросился к Оксане, я ведь так соскучился за ней, она тоже сказала, что очень тосковала без меня. Я привез ей шоколадку из московской фабрики "Рот-Фронт". Она была такая радостная, говорила, что никогда не ела такой вкусной конфетки. Я смотрел на неё и тоже радовался. Действительно, нет большей радости, чем преподносить подарки для своей любимой. Да, я её люблю! Я чувствую это, ибо без неё я не мыслю свое существования. Когда я её не вижу, то я чувствую себя просто как каким-то потерянным человеком. Но вот признаться, пока я ей не решаюсь. Боюсь, что вдруг получу от неё отказ, ибо я не уверен в её чувствах ко мне. Я стараюсь понять по её взгляду, по её словах, жестах, как она относится ко мне. Она очень простая и добродушная девушка. За то время, когда она стала работать у нас, Оксана изменилась в лучшую сторону, стала настоящей красавицей. Она встретила меня сияющим взглядом, своих голубых глаз и сказала.
– Здравствуй. Ты с дороги, голодный. Садись к столу, я тебе сейчас борща насыплю.
А глаза так блеснули, что едва я сознание не потерял, хорошо, что лавочка стояла рядом, и я присел на неё.
26 октября 1933 года.
Приходил Максим, немного огорченный, потому как не удалось ему пока раздобыть расходные документы, которые б поведали про гуманитарную помощь. Они с Алешкой ходили в райсовет, райсовбес, земельное управление, но никто не дал нам такой информации. Правда, в отделении Красного Креста сказали, что все расходные документации на гуманитарную помощь должны находится в архиве. Мы пошли с Алешкой туда, но нам никаких документов не выдали – сказали, что это строго секретная информация, которую нельзя разглашать. Интересно почему? Что б люди не знали, кто сожрал эту гуманитарку. Но у Максима созрел план. В воскресенье в архиве никто не работает, а находится только сторож, с которым Максим хорошо знаком. С его помощью мы постараемся покопаться в архивах. Он договорился с ним на ближайшее воскресенье.