Затем Булгакову предложили написать прозу. И в июле 1932 года он подписывает договор на книгу о Мольере для серии «Жизнь замечательных людей». Идет к концу подготовка «Мертвых душ» — без «Рима» (Булгаков мечтал дать пролог в Риме), без роли «Первого», в которую он вложил столько фантазии и мастерства. И все-таки — идут к премьере «Мертвые души», разумеется, гоголевские и вместе с тем — булгаковские. Гоголь в прочтении Михаила Булгакова…
И уже возникает как бы дрожащим маревом в воздухе надежда на возвращение «Бега». И воображение обращается к сожженному «роману о дьяволе»…
Судя по первой и, так сказать, ретроспективной записи в публикуемых дневниках, Булгаков и Елена Сергеевна встретились снова, на этот раз навсегда, около 1 сентября 1932 года.
И об этой встрече Елена Сергеевна рассказывала немного по-разному. М. С. Матюшиной: «…Я не видела Булгакова двадцать месяцев (она любила, как и Булгаков, круглые числа; на самом деле от времени их разлуки прошло восемнадцать месяцев с небольшим. — Л. Я.), давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что, когда я первый раз вышла на улицу, я встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «И я тоже»».
Примерно так же запомнила рассказ Елены Сергеевны и Владимира Уборевич, говорившая мне задолго до публикации записей Матюшиной: «…Она вышла и вдруг встретила Булгакова.
Помните, в романе, как мастер встретил Маргариту, в переулке? Мне всегда кажется, что это описана их вторая встреча…»
Перед самой последней и окончательной правкой романа встреча мастера и Маргариты была описана чуть подробнее. Может быть, Булгаков потом снял слишком памятные подробности?
«Из кривого переулка мы вышли в прямой и широкий, молча, и на углу она беспокойно огляделась. Я в недоумении посмотрел в ее темные глаза, а она ответила так:
— Это опасный переулочек, ох, до чего опасный, — и, видя мое изумление, пояснила: — Здесь может проехать машина, а в ней один человек…
— Ага, — сказал я, — так, стало быть, надо уйти отсюда.
И мы быстро пересекли опасный переулок, где может проехать какой-то человек в машине.
— А вы боитесь этого человека?
Она усмехнулась и поступила так: вынула у меня из рук цветы…»
А театровед Н. Ю. Голикова (в начале 60-х годов совсем молоденькая аспирантка ГИТИСа, часто бывавшая у Елены Сергеевны) запомнила другой рассказ. По этой версии, Елена Сергеевна, вдруг узнав, что у Булгакова беда — какая-то угрожающая статья в газете, — бросилась к нему… И эта версия («бросилась к нему»), пожалуй, перекликается с сохранившимся свидетельством самого Булгакова. 6 сентября 1932 года он писал Е. А. Шиловскому: «Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше» (курсив мой. — Л. Я.).
Итак, они встретились.
И снова двухтомничек «Белой гвардии» сыграл роль дневника. На обороте последнего листа первого тома Булгаков сделал две новые записи: «Несчастие случилось 25.II.1931 года» (конечно, дата их разрыва) и «А решили пожениться в начале сентября 1932 года. 6.IX.1932 г.» В середине томика, на с. 66, в главе 15-й, там, где слова романа: «…и в сентябре произошло уже не знамение, а само событие…» — поставил звездочку — знак отсылки — и наискосок, через весь текст:
«С каковым сентябрьским событием, дорогая Люся, тебя и поздравляю!
В ночь на 7-е сентября.
Москва. 1933 год».
1933 год… Ошибка в дате? Или их первая годовщина?
Впрочем, он сделает здесь еще одну запись — в середине второго томика, на с. 73: «3.XI.1934 г. Мое самое большое желание выучиться по-английски; тогда я говорил бы тебе: I …» (вероятно: I love you).
11 сентября они написали о своем решении пожениться ее родителям в Ригу и Ольге, гостившей у родителей.