И еще ранее — в дневниковой записи 4 января 1956 года: «Когда я с ними познакомилась (28 февраля 1929 г.)…» «С ними» — с М. А. и Л. Е. Булгаковыми; единственный раз упомянуто, что при этом была и Любовь Евгеньевна; ничего о месте встречи; но зато дата еще тверже: 28 февраля.
Но масленая в 1929 году была не 28-го и даже не в феврале. Последний день масленой, или прощеное воскресенье, когда в России пекут блины, в тот год выпал на 17 марта. Когда же произошла встреча? На масленой? Или 28 февраля?
Рассказывался Еленой Сергеевной и другой вариант. По другому варианту, встретились они у Уборевичей. «Я ведь у твоей мамы познакомилась с Михаилом Афанасьевичем», — говорила Елена Сергеевна Владимире Уборевич. К Владимире относилась очень тепло — до конца дней. В голодном Ташкенте осенью 1942 года, когда дочь командарма оказалась на недолгой свободе, взяла ее к себе («Нет, нет, ты не можешь жить в общежитии, у тебя в детстве был ревматизм»), в течение нескольких месяцев делила с ней скудную пищу и бедный кров. «Я ведь у твоей мамы познакомилась с Михаилом Афанасьевичем…»
Известно, что на рубеже 20-х и 30-х годов у Уборевичей бывали музыкально-артистические вечера. Здесь встречались люди искусства и военные, молодой командующий округом любил музыку и танцы, случалось, несмотря на протесты жены, и сам присаживался к роялю. Жена Уборевича Нина Владимировна, в прошлом актриса, очень близко дружила с Ольгой Бокшанской и однажды упросила Ольгу привести драматурга Булгакова, разумеется, с женой. Когда Булгаков бывал в ударе — а в тот вечер, в обстановке веселья и музыки, в окружении смеющихся милых женщин, он, надо думать, был в ударе, — его юмор фонтанировал, он непрерывно что-то сочинял, придумывал, устраивал, превращая вечер в феерический карнавал. Владимире Уборевич, которой было тогда лет пять, он запомнился как что-то очень светлое в светлом луче — светлые волосы, светлый костюм… какие-то шарады… мама, на которой наверчено нечто невероятное… и Булгаков где-то высоко, кажется, на буфете, сидящий по-турецки и в чалме… и еще какая-то странная история о том, что жена Булгакова скакала куда-то на лошади, а Булгаков, ухватившись за хвост лошади, несся за нею на лыжах…
В. И. Уборевич-Боровская даже спросит у автора этого очерка, что это она запомнила в детстве о лошади и лыжах, что там было на самом деле? А на самом деле, вероятно, наутро после праздника в присутствии маленькой Миры хохочущие женщины пересказывали друг другу очередную фантастическую историю Булгакова, в которой на этот раз фигурировала его жена Любовь Евгеньевна, действительно увлекавшаяся конным спортом, и сам он, действительно любивший лыжи… Одну из навсегда ушедших, невосстановимых устных его историй. (Кстати, рассказ о лошади и лыжах подтверждает, что было это зимой — может быть, на исходе зимы 1929 года).
Как бы то ни было, Булгаков и Елена Сергеевна познакомились. «Это была быстрая, необыкновенно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь», — говорила Елена Сергеевна Матюшиной. Но — взрослые, семейные люди — первое время они попытались не поверить в любовь, сами от себя укрывая ее под личиною дружбы. Булгаковы, оба, стали бывать у Шиловских. И Шиловские теперь бывали у Булгаковых.
В эту пору Булгаков уже не вел дневников (см. примеч. к записи от 1 сентября 1933 г.), Елена Сергеевна еще не вела. Но сохранилась реликвия, ставшая подобием дневничка и запечатлевшая легким пунктиром судьбу их отношений: два томика «Белой гвардии» (Париж, 1927–1929, на русском языке) с несколькими надписями и записями автора.
Сергей Маркович Нюренберг, отец Елены Сергеевны
На форзаце первого томика Булгаков сделал любезную надпись: «Милой Елене Сергеевне, тонкой и снисходительной ценительнице. Михаил Булгаков. 7.XII.1929 г. Москва». И рядом, теми же чернилами: ««…Мама очень любит и уважает вас…» «Дни Турбиных». 1 акт».
(Подобную надпись — косвенное и насмешливое объяснение в любви — Булгаков сделает несколько лет спустя Я. Л. Леонтьеву — на машинописи «Дней Турбиных»: ««Мама очень любит и уважает Вас…» (Действие 1-е) также, как и Михаил Булгаков».)