Урр–Бах озадаченно почесал затылок. Как назло, вдруг зачесались и подмышки. Свистульки, дудки и барабаны, которыми пользовались тролли и гоблины, мало походили под описание артистки. Разве что колокольчик, который вешают на шею скотине? Их форма с округлым контуром весьма походила на мандолину.
— А–а, так это же обычный бубенчик, только большой, — обрадованно воскликнул Урр–Бах. — Я не знал, что эльфы играют на бубенцах. У нас обычно коровам их вешают.
Эльфийки, включая Зариэль, громко захохотали, привлекая внимание окружающих.
— Сейчас принесу наши бубенцы, — с трудом проговорила черноволосая Марвиэль и направилась к своей палатке. Артистка быстро вернулась, ласково держа в руках изящную мандолину длиной немного меньше двух локтей, покрытую прозрачным темно–коричневым лаком.
Урр–Бах протянул мохнатую руку, чтобы осмотреть диковинку, но Марвиэль испуганно сделала шаг назад:
— В руки не дам, это не ваша дудка, а шедевр самого Ситариэля Третьего, — девушка показала пальчиком на эльфийские завитки, выведенные с обратной стороны грифа.
— А вашу мандолину кто делал, госпожа Зариэль? — обратился тролль к златовласке.
— Ситариэль Второй, — досадливо ответила артистка. Никакой особой грусти от утраты инструмента Урр–Бах в ее голосе не заметил.
— Они братья что‑ли? — не понял Урр–Бах. — И сколько их всего было в семье? А их отец что делал, тоже резал дерево?
— Ну ты и темный, — беззлобно произнесла одна из близнецов, удивленно покачивая головой. — Ладно, слушай. Род Ситариэлей издавна делает музыкальные инструменты, но по–настоящему известным стал лишь Ситариэль Упрямый, который в отличие от своих родственников, первым стал делать не традиционные эльфийские инструменты, а мандолину, которую сам и придумал, когда познакомился с инструментами людей. Это было в Эркалоне несколько веков назад. Чтобы различать мастеров — потомков Ситариэля Упрямого, музыканты стали их называть с добавлением цифр, которые показывают поколение Ситариэля Упрямого. Ситариэль Третий — это его внук и старший сын Ситариэля Второго. Наиболее ценными считаются мандолины, вышедшие из рук первых трех потомков великого Ситариэля, то есть мандолина Ситариэля Пятого звучит уже хуже, а работа Ситариэля Десятого — подделка для простаков, потому что на Ситариэле Восьмом род мастеров прервался, а с ним ушли и секреты рода.
Тролль подавил зевок и спросил:
— Сколько стоит украденная мандолина?
— Не меньше пятнадцати тысяч золотых, — любезно сообщила вторая близняшка.
Урр–Бах почувствовал, что его челюсть упала куда‑то вниз и поспешил вернуть ее на место. Он с Кархи должен был получать по пять золотых в месяц, что было очень неплохо: конюх в богатом доме получал не больше служанки, то есть всего три золотых, а приказчик в дорогой лавке зарабатывал не больше десяти золотых. Хороший дом в приличном квартале стоил от семисот до тысячи золотых. Стоимость мандолины вводила в трепет. А представив дорогой и хрупкий инструмент в лапах гоблина, который держит ее как кувшин пойла, тролль поежился.
— Молитесь богам, чтобы ваш инструмент не украли гоблины или орки, — пророкотал Урр–Бах, заставив эльфиек вздрогнуть от неожиданности. — Эти разгвоздяи даже не смогут донести мандолину в целости до лавки скупщика краденого. А лучше копите на новый инструмент. Если как следует ужаться и поменьше есть, то с вашими доходами лет за пять–семь можно накопить.
Зариэль, которая только позавчера потратила на новые костюмы и украшения к ним больше пятисот золотых, не выдержала и засмеялась. Не отставали от нее и подруги, которые спустили вместе с ней не меньшие суммы.
— Слышала, подружка? Начинай копить, — подтолкнула Зариэль в бок Лариэль, убирая каштановый локон со лба. — Может, продадим и твои брошки с розовыми жемчужинами, сколько ты за них отдала, три тысячи?
Урр–Бах, не зная, куда деться от смущения, кашлянул и произнес:
— Я и мои коллеги приложим все силы, чтобы госпожа Зариэль не пошла на улицу, то есть не пошла продавать свои вещи. Если мандолина в Эркалоне, то мы ее найдем.
— Ты только поменьше закрывай глаза, — посоветовала Зариэль, насмешливо улыбаясь.
— С закрытыми глазами легче думается, — возразил тролль, вновь подавляя зевок. Громкое бурчание в животе оповестило окружающих, что желудок тролля вновь готов приступить к работе.
— Иди ешь, — махнула рукой Зариэль. — Девочки, нам тоже пора подкрепиться. Эльфийки, подтрунивая друг над другом, скоро скрылись в палатке. Урр–Бах заработал множество любопытных взглядов и, решив не вызывать раздражение окружающих, слез с валуна и направился к походной кухне, где кашеварил пожилой орк. Тот без слов наложил Урр–Баху большую миску гречневой каши с крупными кусками баранины и поставил кружку сидра. После того, как тролль во второй раз попросил добавки, немой орк выразительно взмахнул тесаком, которым разделывал мясо и кивнул в сторону. Урр–Бах намек понял и поспешил удалиться от явно не в своем уме повара. Потом оглянулся вокруг и потихоньку вернулся к валуну. Еще раз удостоверившись, что никто на него не глазеет, тролль с чистой совестью завалился на камень и задремал.
«Интересно, почему этот импресарио говорил о том, что Зариэль уйдет из группы, если не найдут ее мандолину, — лениво думал отдохнувший Урр–Бах, следя за полетом то ли орла, то ли коршуна в синеве небес. — Эта эльфийка не очень огорчена. Примерно как я, когда башмаком наступаю в глубокую лужу — неприятно, но жить можно. Может, она набивает себя цену? Или хочет стрясти побольше с этого эльфа, Арфиэля. Надо запомнить, Арфиэль сын арфы. А арфа похожа на…».
Тролль попытался припомнить, не видел ли он когда арфу, но на ум лезли только гномьи медные тарелки, которыми пьяные недомерки любили бить друг о друга или по головам окружающих, если последние громко выражали свое недовольство гномьим музыкальным искусством. Плюнув на арфу, тролль вернулся к мандолине. Насколько он понял, ее украли перед вселением в гостиницу после очередного выступления. Иначе было непонятно, как гоблины могли украсть инструмент из хорошо охраняемой гостиницы, к которой их и не подпускали. А найти в гостинице нужную комнату, где лежит нужный инструмент — дело и вовсе невозможное, если ты посторонний вроде гоблина–строителя.
«Кстати, — оживился Урр–Бах, — это мысль. Орков эльфийки тоже вряд ли допускают в свои комнаты, значит, украсть могли или слуги эльфиек, или одна из них, мало ли у них какие друг к другу счеты. Певцы не терпят соперников.», — тролль вспомнил, как у них в деревне родственники мутузили друг друга на Празднике Плодородия, когда каждый из них пытался затянуть свою любимую застольную песню, перед этим нехорошо отозвавшись о завываниях соседа кулаком в челюсть. Урр–Бах не сомневался, что и среди эльфов это встречается, только они морду не бьют, а по–тихому сопрут инструмент или перережут струны перед выступлением.
— Урр–Бах, говорят, ты пытался заигрывать с эльфийками, причем со всеми сразу, — ехидный голос не вовремя явившегося Кархи нарушил размышления тролля.
— К такому видному парню как я, женщины слетаются как мухи на мед, — Урр–Бах открыл глаза и нехотя слез с валуна.
— О чем ты с ними болтал? — полюбопытствовал гоблин, жалея, что пропустил эту сцену — он в это время торговался в Поющем Овраге, сбивая цену на местный самогон.
— Уточнял детали кражи. Ты хоть знаешь, что тебе надо искать в городе?
Кархи задумался и неуверенно сказал:
— Манд…, мандолину какую‑то.
— Во! — тролль назидательно поднял указательный палец. — Какую‑то. А это инструмент самого Ситариэля Второго и стоит он не меньше пятнадцати.
— Золотых? — не поверил Кархи.
— Тысяч золотых, — важно поправил Урр–Бах, с удовольствием наблюдая за округлением глаз гоблина.
— За такие деньги можно притащить сюда весь Шаманат, и они тебе целый год будут петь и играть не переставая. Может, инкрустация какая есть, — с надеждой спросил Кархи, у которого не укладывалась в голове стоимость обычного инструмента. — Эти богатенькие любят пихать драгоценности на все, что видят, от кинжалов до ночных горшков.