Раньше на дне рожденья у меня всегда были гости, но в прошлом году ко мне пришли только две лучшие подруги: Марица Кечкемети, моя двоюродная сестра, и Анико Пайор; ну, и Аги была, конечно. Бабушка сказала, она не позволит нам устраивать целый прием, а то соседи скажут, ишь, дескать, у еврейских детишек – прямо пир горой. Правда, у нас христианка только Маришка, наша кухарка, и еще Юсти, гувернантка. Но они такого, конечно, не скажут. Маришка, та и раньше всегда служила в еврейских домах, потому что там прислуга ест то же, что и хозяева. Маришка говорит, это у арийцев прислуге другая еда положена, а она терпеть такого не может. Юсти же обожает евреев, она в свое время еще Аги воспитывала, вообще она всегда у нас была. Юсти я люблю больше всего на свете, даже, может быть, больше, чем Аги. Юсти – немка, вернее, австриячка, мать у нее живет в Книттельфельде, но она все равно больше всего на свете ненавидит немцев, то есть не немцев, а Гитлера и его приспешников, они все нацисты, а лучше сказать – эсэсовцы. Сегодня Юсти целый день будет у нас. С тех пор как Фольксбунд запретил ей жить у евреев, она пошла гувернанткой к двум маленьким арийцам на хутор. Знаешь, милый мой Дневничок, тот день тоже невозможно забыть, когда Юсти, по распоряжению Фольксбунда, пришлось расстаться с нами и уехать на хутор, к семье Порослаи. Прошлым летом я несколько дней провела у них на хуторе, и дядя Порослаи со мной разговаривал очень ласково, но Юсти знает, что он евреев ненавидит. Тетя Порослаи евреев не ненавидит, потому что она очень набожная католичка, дядя Порослаи тоже католик, но все-таки ненавидит, хотя мне он этого и не показывал. К ним вдруг приехали гости, и Юсти тут же меня увела из дома, потому что там были секретарь управы и учитель, и они прямо при мне стали ругать евреев, жидами их называли. А еще я случайно услышала, как дядя Порослаи сказал тете Боришке, жене своей, что я пока что очень миленькая девчушка, а когда вырасту, еврейская порода вылезет наружу. Я, правда, так не думаю, потому что папа мой, Бела Хейман, он точь-в-точь как ариец. Такой же стройный, высокий, с голубыми глазами, как в «Сигнале»[8] – типичные арийцы. Мой красивый, голубоглазый папа даже теперь, все еще, любит венгров и арийцев, и в кондитерской «Яппорт» он часто сидит с ними за одним столом. Папа в самом деле выглядит, как ариец, он очень красивый, но Аги его не любила, вот почему они разошлись. Ты, Дневничок, ничего об этом, наверно, не знаешь, ведь это случилось девять лет назад, мне тогда было всего четыре года. Но я это все-таки помню, хотя и не так хорошо, как тот день, когда забрали Марту, она как раз была у нас, мы полдничали, а перед этим вместе катались на велосипеде. Завтра продолжу, только напишу еще, что мне подарили на день рожденья. Аги – золотой браслетик с голубой эмалевой вставочкой, этот браслетик ей отдала мама Дюрки Биро, жена д-ра Гезы Биро из Коложвара[9], потому что Дюрка, бедняжка, умер на Украине от сыпного тифа, а его старший брат, Фери Биро, пропал без вести, но тетя Биро надеется, что он жив, только находится в плену у русских. Аги говорила мне, под Воронежем венгров разбили и взяли в плен огромное количество солдат, ну и, конечно, тех, кто отбывал трудовую повинность на фронте, только Аги понятия не имеет, почему тогда война не кончилась. По радио каждый день в 4 часа бывает передача из России на венгерском языке, но в Пеште ее глушат. Однажды Аги была у нас и слушала эту передачу по нашему радио: как раз шел репортаж с первой партизанской линии, из Середина-Буды[10]. Дядя Бела тогда был там, и по радио рассказывали, что в России таких людей, как Бела Жолт, в 50-градусные морозы не водят на тяжелую работу, они не подвергаются побоям, не голодают, они работают за письменным столом, как им и положено. Аги тогда ужасно плакала, бабушка и Юсти – тоже. Интересно, что мама дяди Белы слышала эту же передачу у себя в Комароме, она потом написала Аги, что тоже плакала, но она надеется, что Бог поможет дяде Беле вернуться домой. Я свою неродную бабушку никогда не видела, но Аги говорит, она старая, но очень красивая, умная и ласковая. Так что у меня три бабушки: Луйза Хейман, бабушка Рац и еще бабушка в Комароме. Бабушка Луйза – очень странная, я иногда ее очень люблю, а Аги считает ее сумасшедшей, как и всех Вейсловичей. Бабушку в девичестве звали Луйза Вейслович. Ее брат – дядя Эмиль Вейслович, которому принадлежит гостиница «Парк», но бабушка Луйза с ним в ссоре, они поругались из-за наследства.
Поэтому дядя Эмиль и на меня сердит, хотя я не виновата, что они поссорились с бабушкой Луйзой, когда меня еще на свете не было. Я думаю, не стоило им ссориться, ведь у обоих осталось достаточно всего. Но мой папа говорит, у Вейсловичей состояние – больше, чем у Хейманов: в гостинице много персидских ковров и белья, а у бабушки – только стены. Правда, в этих стенах – и кинотеатр, и лавки, и квартиры. Аги и дядя Бела часто смеются над Эмилем Вейсловичем, и каждая история, которую они про него рассказывают, кончается тем, что он выгоняет гостей из гостиницы. Однажды он даже румынского короля выгнал, гостиницу тогда закрыли, но что там было на самом деле, я точно не знаю.
8
«Сигнал» («Signal») – глянцевый пропагандистский журнал, издававшийся в Германии на многих европейских языках в 1940–1945 гг.
10
Сере́дина-Буда – город на севере Украины, на границе с Россией. Во время Второй мировой войны, в годы немецкой оккупации, в городе был устроен концентрационный лагерь. Не очень понятно, что это был за репортаж, о котором написано в дневнике Евы, и при чем тут партизаны. Возможно, Агнес Жолт, обрабатывая дневник дочери, что-то перепутала.