А Юсти хорошо знает, что развестись им пришлось из-за бабушки Луйзы, которая никогда Аги не любила, так что если бы папа остался все-таки с Аги, то им даже жить было бы негде, потому что дом принадлежит бабушке, и вообще, если папа посмеет сделать не то, чего хочет бабушка Луйза, то она его лишит наследства, а папа этого не хочет, поэтому он всегда бабушку слушается. Я вот слушаюсь взрослых только потому, что не хочу, чтобы меня ругали, я этого терпеть не могу, но когда я вырасту и буду зарабатывать как фотокорреспондент, то что захочу, то и буду делать. Аги говорит, это правильно, но все же я должна слушаться своего мужа, даже если стану фотокорреспондентом. Мне кажется, англичанин-ариец не будет меня ругать, потому что англичане не такие нервные, они очень хорошо воспитаны. Сейчас заканчиваю, милый мой Дневничок, потому что у меня еще много всяких дел, надо еще вызубрить три французских неправильных глагола, а потом я хочу почитать Жюль Верна, «Дети капитана Гранта».
Спокойной ночи!
17 февраля 1944 года
Сегодня после обеда я была у Анико. Больше никого не было, только я. На полдник дали кофе и хлеб с маслом. Сначала мы стали было играть, но вдвоем играть скучно. Так что мы просто сидели и разговаривали. Родители Анико тоже были дома, и Анни все время убегала, чтобы их поцеловать. Не стану врать, милый мой Дневничок, я ей немножко завидовала, мне-то чаще всего нужно долго ехать на поезде, чтобы поцеловать Аги, да и к папе надо пройти по Главной улице целых два квартала, да и то если застану его дома. Я знаю, завидовать – это очень нехорошо, но тебе, Дневничок, я признаюсь: я много раз чувствовала, что завидую – иногда даже Аги завидую. Аги не раз это замечала, она говорит, когда я вырасту, то перестану завидовать. Аги мне объясняет, что не надо смотреть на тех, с кем вместе мы ходим в лицей, вот пошла бы, говорит, ты со мной на улицу Сачваи, где находится бедный еврейский квартал и где живут бедные дети. Там, говорит, ты увидела бы, в какой нужде они живут, им даже еды не хватает, и обувь рваная, а дома у них даже зимой не топят, потому что нет денег на дрова. Подумай, говорит, о сиротах, о больных детях, тогда забудешь, что такое зависть, и будешь благодарна, что у тебя есть все, что нужно, и нет никаких обязанностей, кроме учебы. Правда, я ребенок разведенных родителей, но все-таки живу дома, у дедушки с бабушкой, и папу могу видеть хоть через день, и еще бабушку Луйзу, а Аги каждую пятую неделю приезжает сюда, в Надьварад, или, если в лицее каникулы, я еду к ней. А когда для журналистов уже не будет еврейского закона, я буду жить у дяди Белы в Пеште. Вот почему Аги говорит, что я живу у дедушки с бабушкой временно, а настоящий дом у меня будет в Пеште. Я тебе уже писала, милый мой Дневничок, иногда я и Аги завидую, но только когда бабушка заказывает ей одежду у портнихи. Аги это знает и всегда говорит, что у меня есть все, что нужно тринадцатилетней девочке, и что вот и она получает только то, без чего ей никак нельзя, потому что она все время на людях и ей нужно одеваться прилично. Это, конечно, правда, но все-таки она тоже любит красивые платья, только не любит про это говорить. Когда приходят друзья, она с ними говорит только о политике и о книгах. А с бабушкой или с какой-нибудь подругой они, если одни в комнате, вполне могут, вполголоса, разговаривать и о платьях. С тех пор как Аги заметила, что я ей немного завидую, она всегда старается устроить так, что если она что-то получает в подарок от бабушки Рац, то чтобы и мне что-нибудь дарили. Однако если я что-нибудь получаю, а она нет, это верно, она мне не завидует. И вообще Аги как-то сказала бабушке Рац: если Ева кому-нибудь завидует, то лучше этого не замечать. У всякого ребенка есть свои недостатки, Аги знает таких детей, которые все время врут и даже воруют. Я вот в самом деле вру редко, только, может быть, в школе или учительнице французского, если плохо выучила урок: я тогда говорю, что у меня голова болела или зуб. А украсть я вообще бы ничего не смогла, что бы это ни было! Когда Анико в десятый раз оставила меня одну в детской, чтобы пойти поцеловать родителей, я ей крикнула, что я лучше домой пойду, раз она все время меня бросает. Не завидуй, Ева, сказала Анико, скоро твоя мама приедет, тогда и тебе будет кого целовать. Ну и неправда, сказала я сердито, я вовсе не завидую, просто мне скучно, когда ты убегаешь. Отсюда видно, что Анни тоже знает, что я – завистливая, и наверняка думает: я, наверно, ей потому завидую, что у нее родители не разведенные, как у меня. У нас в школе есть и другие «разведенные дети», например, Клоди, которая живет у своего папы, а мама у нее – не только француженка, но еще и арийка. Клоди, значит, полукровка, то есть наполовину еврейка, как ее папа, а наполовину арийка, как мама. Клоди – самая красивая девочка у нас в классе, французский знает на отлично, но учится очень плохо. Свою мачеху Клоди ненавидит, но все равно не жалеет, что она – разведенный ребенок, потому что она, когда закончит четвертый класс, то все равно уедет к своей французской бабушке и там станет арийкой. У Эрики родители тоже развелись, Эрика тоже живет у бабушки. Но Эрика не жалеет, что ее родители развелись, потому что это было так давно, что она своего папу не помнит, да и живет он не в Европе, а где-то в Америке или в Африке, я не знаю точно, где. Среди мальчиков тоже есть такие, у кого родители развелись, но с ними я никогда об этом не говорю, потому что они хулиганы, и вообще я не люблю маленьких мальчиков, только больших, потому что они со мной разговаривают вежливо. Все-таки это был хороший день, и Анни была и будет моей самой лучшей подругой. Теперь мне нужно еще много чего выучить, милый Дневничок, потому что скоро – зимние экзамены. Храни тебя Господь.